Зажечь солнце
Шрифт:
Остаётся только бледное и испуганное лицо — оно кажется Драхомиру слишком худым, не таким, какое оно обычно — леди Марии, её лихорадочным блеском сверкнувшие глаза… Только сейчас он вновь замечает её хрупкость, её слабость, только сейчас вспоминает об ужасном состоянии её здоровья и о том, что последние несколько месяцев даже отец старался лишний раз не говорить ей ничего резкого или грубого — правда, он старался не заговаривать с ней вовсе.
Она хочет что-то ему сказать, но сейчас Фольмар и вовсе не в состоянии что-либо слушать. Ему хочется уйти. Спрятаться где-нибудь и обо всём забыть. Ему кажется, что если он услышит сейчас звуки её голоса — приглушённого, тихого и слабого из-за болезни, — он просто не выдержит. Не выдержит и сорвётся снова. Потому что чувство вины заклокочет в нём с такой силой,
— Не сейчас, пожалуйста… — уже тише говорит Мир.
В какой-то момент он начинает понимать, почему отец всегда уходит, когда ситуация становится слишком напряжённой, слишком трудной. И почему он старается исчезать до того, как сорвётся и наговорит лишнего. Уйти, сбежать, не допустить — это лучше, чем всю жизнь потом ощущать себя виноватым за одно-единственное неправильное слово.
Драхомир просто уходит, не в силах больше здесь оставаться.
***
Всем ведь плевать, из-за чего одержана столь грандиозная победа? О том, что они победили, Драхомир узнал уже после. И о том, что всё прошло даже лучше, чем они ожидали — полковник Кайл оказался неинтересен больше Сибилле Изидор, и та, и вовсе, считала, что убил его кто-то из своих. Плевать… Плевать, что кто-то выжил, а кто-то погиб. И что всё могло обернуться куда хуже, чем обернулось в итоге. И что форт Аэретт остался стоять — тоже. И на глядящие с такой мольбой и надеждой глаза горбатой старухи. Плевать — на огонь, поднимающийся в душе, на бурю, что не позволяет забыть…
Всем ведь плевать… Всё должно совершаться по кодексу, по нелепым, глупым правилам, которые написаны для дураков, не умеющих действовать самостоятельно, не по чужой указке! Ни шага в сторону. Нельзя и мысли допустить, что что-то может быть иначе, не так, как было описано в глупой книжке с лиловой обложкой — по правде говоря, отцу едва удалось заставить Драхомира прочесть содержимое этой книги. В десять лет Мир порой бывал куда более упрям, чем сейчас.
Оставаться на Еромине Фольмар не мог. Конечно, можно было попросить Лори об одолжении и выпить сильного снотворного, только чтобы отрубиться на пару часов — Лори была талантливой травницей и не менее талантливым лекарем, правда, обладала столь вредным характером, что никто без особой необходимости к ней лишний раз не обращался. Даже отец. Да и разве это точный факт — что Лори в данный момент на Еромине. На Сваард отец его не пригласил. Значит, туда путь пока закрыт. Можно было заявиться на Биннеланд, сместив на некоторое время с пьедестала Алису Вейзел (зная Алису, она бы ещё долгое время возмущалась, а потом и вовсе вылила бы что-нибудь Фольмару прямо на голову — желательно то, что долго не будет отмываться). Но спорить ни с кем не хотелось. Поэтому, выбирая между Биннеландом и мелким уровнем, которого и на общей карте, что висела в отцовском кабинете на Сваарде, было не видно, Драхомир выбрал второе.
В трактире, по крайней мере, можно было просто сидеть и ни о чём никому не говорить, не оправдываться в том, что было необходимостью и долгом… Тут было грязно. И воняло плесенью. Сидеть на почти прогнивших скамейках было неприятно, но куда более неприятно было бы возвратиться сейчас на Еромину.
И видеть, смотрящие с укоризной глаза леди Марии, слышать упрёк в словах отца — когда даже оправдаться Киндеирн ему не даст. Отцу вряд ли понравилось то, что наворотил Драхомир. Всё-таки, Киндеирн — императрица звала его Арго — самый настоящий символ власти в Интариофе, а Мир пошёл против всех правил… Ну почему он такой невезучий?! Ну что ему стоило словить пулю в том утреннем сражении? Казалось бы — незначительная деталь. А как она бы всё упростила!
Какая-то девица присаживается рядом с Астарном. Она кажется Драхомиру жутко неприятной. Всё в её внешности отталкивает — и небрежно рассыпавшиеся по плечам волосы, и густо обведённые чем-то чёрным глаза, и ярко-алые губы, и слишком облегающее и короткое платье.
Даже шлюхи на Еромине выглядели приличнее. Отец предпочитал, чтобы всё выглядело красиво. Он ненавидел всё дешёвое, а мать ненавидела всё вульгарное. Интересно, и чего эта девица так вырядилась? Царевна Варвара как-то говорила Миру, что Лизке Фольмар даже не стоило одеваться неприлично, чтобы выглядеть более вызывающе — всё это было в одних
Девица отхлёбывает из фляжки Драхомира, пьяно усмехаясь. Она что-то пытается говорить ему, тогда как Фольмар думает лишь о том, что вполне ещё хорошую фляжку придётся выкинуть — не хватало ещё чем-то заразиться… Девица как-то странно ёрзает и двигается ближе к нему, пытаясь прижаться вплотную. В конечном счёте, Драхомир оказывается прижат ею к стенке.
Как именно так получилось, что через несколько минут он заказывает выпивку ей и себе — Фольмар старается не думать. Слишком уж тошно. Но они начинают разговаривать — правда, говорит в основном девчонка. Какие-то глупости. Вроде чудовища, что живёт в озере императрицы. Или вроде карнавала, что прошёл пару месяцев назад у крестьянского и рабочего люда на Джурвасаге. Ещё она говорит о том самоубийце, что забрался на шпиль императорского дворца и кинулся оттуда прямо в озеро. Драхомир едва заметно усмехается, думая о том, что не такой уж он на самом деле и самоубийца.
— Я никогда не хотел быть ренегатом, — он выплёвывает слова прямо в лицо обнаглевшей девчонке.
Слова срываются с его губ прежде, чем Драхомир успевает подумать о том, как они звучат и что означают. Интересно, девица это случайно не работает в разведке? Если да, то, должно быть, она там одна из лучших — умеет раздобыть нужные сведения, втеревшись в доверие. Впрочем, это не должно волновать Мира. Он не совершил ещё ничего такого, чтобы им могли заинтересоваться в таких кругах.
Секунд пять спустя Фольмар замечает характерную татуировку на тыльной стороне её левой ладони. Да она воровка!.. И, кажется, ещё убийца — пару линий выходят за круг, а это верный знак… Что же… Это даже лучше. Драхомир и не рассчитывал, что найдёт кого-то приличного в этом трактире. А девица эта была лишь дополнительным подтверждением его тупости. Что же… Драхомир всегда был уверен в том, что отец недаром смотрит на него с едва скрываемой жалостью.
— Но ты ренегат! — смеётся девица с беспечно-наглым видом. — И навсегда им останешься, как бы не хотел измениться!
Странно, что он не чувствует к ней злости. Будь Фольмар в более дружелюбном расположении духа, он бы посмеялся над её словами и пригласил потанцевать. Но танцевать не хочется. Это несколько странно, учитывая то, что он, всё-таки, Астарн. Впрочем, ему ничего не хочется — ни злиться, ни говорить что-нибудь, ни что-либо слушать… Хочется лишь оказаться на некоторое время в полном одиночестве и забыть обо всём. Забыть. Просто всё забыть.
Почувствовать себя хоть немного менее… ублюдком.
— Я, кстати, Лилит, — шепчет девчонка в самое ухо демону. — Ну так что, сладенький, скажешь мне своё имя?
Всё это так мерзко. До ужаса мерзко. До накатывающей волнами тошноты мерзко. Брезгливость накрывает его с головой. К этому проклятому грязному трактиру, к этой наглой девице в столь откровенном наряде, к себе самому… И всё же, ему хочется засмеяться — глупо засмеяться, не отталкивая Лилит от себя.
Леди Мария скривилась бы, если бы узнала о том, как её пасынок проводит свой досуг. Отец бы жёстко усмехнулся и заметил бы, что от таких мест не стоит ждать ничего хорошего. А Гарольд… Гарольд сам довольно часто бывал в подобных заведениях, за что Фольмар всегда осуждал его. Но в данный момент Драхомир не думает ни о чём. Ему смешно. Он и сам не знает, почему ему так хочется расхохотаться.
— Моя фамилия Фольмар. Это всё, что тебе стоит знать, — твёрдо произносит Мир, стараясь не думать о том, как отвратительно всё это выглядит.
Ему бы хотелось верить, что его голос не прозвучал затравленно и робко. И что не прозвучал слишком грубо. Но ему смешно. И ему хочется рассказать ей всё — выплеснуть то, что накопилось в нём за целый день. С самого начала — от глупого спора с Сонгом до ссоры с леди Марией, в которой он чувствует себя ужасно виноватым.
Но Фольмару кажется, что это будет излишним — в конце концов, Лилит ему никто, он, вообще, с ней только что познакомился. Ему кажется, что это будет выглядеть отвратительно с его стороны — нагружать её своими проблемами. Отец никогда не говорил о том, что волновало его, если это не касалось кого-то ещё.