Здесь я устанавливаю правила
Шрифт:
Ветров криво усмехнулся, подался вперёд, нависнув над столом.
— Нет уж, милая, я тебе не дам изображать страуса! У тебя была возможность остаться в неведении, ты ей не воспользовалась!
Открыл ящик стола и достал конверт. Рассыпал перед ней веер фотографий.
— Жаль, конечно, что за ним не стали следить вовремя, но этого, полагаю, будет достаточно?
Инга против воли опустила глаза на цветную картонку. Отец в своём рабочем кабинете обнимал какую-то женщину. С явно выпирающим животом, в природе которого невозможно было ошибиться…
— Это ничего не значит, — убеждая скорее саму себя, отрезала Инга. — Мало ли, что их могло связывать…
— Действительно, — хмыкнул Ветров. — Что может связывать мужчину и беременную женщину,
— Папа никогда не бросил бы семью, — произнесла она последнее, в чём была точно уверена, и только тогда подумала, как жалко звучат эти слова.
Ветров издевательски приподнял бровь.
— Ты уверена? Девочка, он собирался это сделать, если бы родился сын. Ты сама знаешь, что никогда не была нужна. Ты — проект, который взялись вести только от безысходности.
— Неправда!..
— Да! Ты всю свою жизнь пыталась быть приспособленкой, оправдывать ожидания, и что — из этого что-нибудь вышло?! Ну давай, скажи мне, что родители тебя хвалили и одобряли, и ты по своей воле пошла на юридический, и по своей воле изображаешь пай-девочку, которой ничего не надо, кроме мимолётной похвалы?! Скажи, что всё так, Инга, и я отпущу тебя спать!
Она сглотнула. Почему-то язык не поворачивался ответить, подтвердить, что всё действительно обстоит так, как он, видимо, не может поверить.
Видно, Ветров заметил её замешательство, потому что снова начал говорить:
— Ты обвиняешь меня во всём, что в твоей жизни пошло не так. Думаешь, если бы не деньги, если бы Арсений и дальше оставался жалким замом по культуре, который болтается в райисполкоме за гроши, то вы жили бы лучше. Дружнее! Он больше ценил бы мать, она была бы вынуждена тоже работать и не спилась окончательно… Но, Инга, деньги не портят людей — это миф! На самом деле они просто открывают истинное лицо человека! Твой батюшка никогда не любил ни жену, ни тебя… Ты думаешь, что ненавидишь меня за то, что я якобы убил твоего папашу? Нет, Инга! Ты бесишься, потому что знаешь, что уже никогда не сможешь закрыть гештальт! Именно к этому ты шла всю свою маленькую жизнь, ведь так? Хотела заставить родных тебя полюбить и наконец стать свободной! Но это невыполнимо, Инга. Ты думаешь, что ещё немного, ещё чуть-чуть достижений, и отец гордился бы тобой. И наконец бы понял, что ты замечательная, ничем не хуже самого лучшего мальчишки! Но, девочка моя, любовь не рождается вот так. Он, конечно, мог бы гордиться, но не как человеком, а как удачным проектом. Ты ведь достаточно умная, чтобы чувствовать разницу, верно? И после его смерти для тебя на самом деле ничего не изменилось. Ты вполне можешь продолжать сражаться уже с его тенью, спорить и снова раз за разом терпеть поражение. Любить и ненавидеть. Так ведь было в жизни? И в глубине души ты знаешь, что перемены невозможны! У тебя никогда не было шансов!
— Зачем вы всё это говорите? — глухо выговорила Инга.
Обрушившиеся на неё сведения о скрытой жизни отца были невыносимы, и Ветров продолжал добивать, бросая ей в лицо всё то, чему она не могла возразить, но о чём предпочла бы никогда не думать. Он оказался прав, слова могут быть карой куда более тяжёлой, чем прямое насилие.
— Твой отец ограбил меня, чтобы одарить свою любовницу, — подытожил Ветров, не услышав от неё возражений. — И не остановился на этом, начал вредить! Ты знаешь, что такое диверсия, Инга? Твой папаша принёс мне немало потерь… Как думаешь, сам так захотел или заметал следы воровства?
— Вы из-за этого решили его убить? — глухо проговорила, в глубине души понимая, что сейчас ответ уже вовсе не важен, но всё же пытаясь сохранить в жизни что-то привычное, незыблемое.
— Девочка, можешь быть уверена, что я хотел бы видеть твоего папашу живым и говорливым ничуть не меньше,
Она непонимающе нахмурилась. В словах Ветрова всё больше сквозила бредовость, но при этом там прослеживалось достаточно логики и последовательности, чтобы оказалось невозможно просто отринуть услышанное.
— Чем же? — осведомилась, уже не особенно понимая, что говорит. Мысли отчаянно метались и не могли сосредоточиться на чём-то одном. — Захотели отыграться на мне вместо папы?
— Не будь дурой! — неожиданно взъярился Ветров. — Ты вообще слышишь, о чём я тебе говорю?! Твой отец — вор и предатель! Ты — глупая маленькая девчонка, которая влезла в серьёзные разборки, которые тебе не по зубам! Ты сама вмешалась в происходящее, и теперь всем моим противникам известно, что ты торчишь в моём доме и я делал тебе справку для университета! Никто не знает, для чего это нужно, но выводы у всех будут одни — ты мне важна, Инга! Не имеет значения, в каком смысле. Ты в любом случае становишься мишенью. И стоит тебе сбежать отсюда, как ты снова попадёшься, но уже в другие руки. Ты думаешь, кто-то станет с тобой церемониться, как здесь?! Чёрта с два! За свой длинный язык ты будешь получать всем, что под руку попадётся — ремнями, сапогами, плетьми! Тебя будут сторожить, а это скучное занятие! Охрана быстро захочет развлечься — как думаешь, каким образом?! Будешь царапаться — отобьют молотком пальцы, кусаться — выбьют челюсть! Ты этого хочешь?! Если выживешь и не сойдёшь с ума, всю жизнь станешь шарахаться от любого незнакомого человека! Будешь бояться замкнутого и слишком открытого пространства, толпы и малолюдности, темноты и яркого света! От звука чьего-то смеха тебя будет охватывать паника, тебе понадобятся годы, чтобы спокойно воспринимать прикосновения хотя бы того, кого ты будешь любить!.. Хочешь для себя такого? Давай, снова беги! Рано или поздно у тебя получится. Только, Инга, это будет вовсе не спасением…
Он говорил всё быстрее, задыхаясь и проглатывая окончания, будто произнесённые слова и ему приносили боль. Но ведь это, конечно, было невозможно. Тогда что? Сам представил нарисованную картинку и садистски злорадствовал? Тоже вряд ли. Если бы хотел, уже мог проделать с ней всё, что угодно… Но в чём тогда дело?
Ветров порывисто встал, и она инстинктивно подобралась, готовясь к бегству. Однако он всего лишь подошёл к бару, налил себе чего-то из уже начатой бутылки и залпом выпил.
— Тебе безопаснее всего быть здесь, — глухо завершил он. — Когда всё закончится, я предоставлю тебе убийцу отца и доказательства виновности. Я больше не буду тебя сторожить и наказывать. Не веришь — твой выбор. Имей в виду, в случае чего спасать тоже не буду.
Глава 16
На душе было мерзко. Он давно уже сидел один, а перед глазами до сих пор стояло опустошённое, потухшее лицо Инги. Феликс видел, как менялось её настроение на протяжении его пламенной речи. От настороженности к воинственности и недоверию, потом — к мучительному пониманию и оглушённости.
Добился своего. Достучался. Вышиб почву из-под ног. Девочка выглядела так, будто второй раз узнала о смерти родственника. Будто он здесь и сейчас уничтожил её папашу и поиздевался над трупом у неё на глазах.
И видел ведь, что для неё уже чересчур, что такой шок может оказаться непоправимо серьёзным, а всё равно не остановился, пока не прошёлся по всем её иллюзиям. Грубо прошёлся, жестоко. Отобрал всё, за что она держалась в жизни, разгромил песчаный замок.
Повёл себя, как оскорблённый подросток, которого отшила одноклассница. А чего ожидал-то? Что гордая, смелая девочка с готовностью бросится врагу на шею, чтобы задобрить?