Здесь я устанавливаю правила
Шрифт:
Конечно, в целом обрисовать Зеленцовой ситуацию было не лишним. Может, хоть теперь, зная о другой опасности, немного присмиреет. Если только она поверила ему, если услышала. Феликсу показалось, что на окончание его тирады она уже слабо отреагировала. Застряла в мыслях о семье и собственной жизни, а самое важное не восприняла.
Вот его дрожь пробрала от своих же слов. Говорил и не мог остановиться, подхлёстываемый волнами страха, разбуженного жуткими воспоминаниями. Невозможно было допустить, чтобы ещё одна женщина пережила по его вине нечто подобное. Только не нежная,
При одной только мысли о том, что кто-то может на неё посягнуть, в душе поднимался тоскливый ужас и готовность растерзать любого, кто на это способен. Осознание, что в такой реакции скрывается что-то куда большее, чем естественное сочувствие и желание избежать невинных жертв, ошпарило будто кипятком.
Получается, в глубине души он уже ставит её почти что в один ряд с Ларой. Считает важной для себя, близкой и нужной. А все размышления о простом любопытстве к новому типажу и сугубо физическом влечении — чушь и самообман…
Нехорошие мысли. Предательские.
Он больше не имеет права любить, не имеет права забывать Лару. Она, умирая, запретила ему скорбеть. Хотела, чтобы он жил полной жизнью и был счастлив. Но он чувствовал, что не должен.
Ведь это из-за него Лара умерла. Похищение и пережитые издевательства сильно её подкосили. Тогда она смогла восстановиться, но, наверное, истратила на это все моральные и физические резервы, и бороться с болезнью уже не смогла. Да и кто знает, заболела бы она вообще, если бы не те истощившие её события? Лара всегда была сильной. И так любила жизнь, что было невозможно представить, как та может от неё отвернуться! Лара должна была выкарабкаться. И выкарабкалась бы, если б только у неё оставался хоть какой-то запас сил.
А ведь ей даже не нужны были деньги, из-за которых он влез в грязный, опасный бизнес. Она не гналась за богатством и всегда любила простые удовольствия. Походы, пикники на природе, рыбалку и катание на лыжах… Но она приняла его стремление разбогатеть и оставалась рядом, даже когда это стало опасно. Она любила искренне и беззаветно, и из-за этого пострадала.
Потом он хотел отойти от дел, скрыться вместе с Ларой в какой-нибудь глуши, где ей никогда и ничего не будет угрожать, но тогда уже она сама не позволила. В ней проснулось упрямое, до одержимости настойчивое желание притвориться, будто ничего не было. Будто ничего не изменилось…
Получалось с трудом. Долгое время она вообще не могла находиться в одной комнате с кем бы то ни было и не ощущать паники. Любые врачебные осмотры могла переносить только под сильнейшим успокоительным, которые обычно назначают буйным сумасшедшим. Дома вздрагивала от любого неожиданного звука и не сразу перестала искать укрытия, заметив кого-нибудь из охраны.
Она отчаянно с собой боролась и злилась, что всё получается не так быстро, как ей хотелось. Иногда пыталась натужно шутить, настойчиво отгоняя атмосферу свершившейся беды.
— Вот что значит предающее тело! — фыркала, в очередной раз обнаружив себя забившейся в угол. — И никаких вам романтических вывертов.
Когда она набиралась храбрости, то просила:
— Сядь, не
Её отец, когда увидел, что стало с дочерью, хотел его убить. Всерьёз хотел, без преувеличения. Тогда поблизости оказался Глеб, помешал. И напрасно… Хотя нет. Тогда он был нужен Ларе. Убивать надо было раньше, с самого начала. Когда он решил, что имеет право быть с ней. С чистой, светлой, жизнерадостной девушкой. Если бы его не было в её жизни, Лара бы, вполне возможно, сейчас жила.
А ведь отец Лары всегда был против их союза. Ругался, даже пробовал надавить на дочь, но отступил под ответным напором. Не было на свете человека, который мог бы подчинить Лару своей воле.
Саму себя она тоже одолела. За два года стала почти прежней. Только более резкой, полюбила бросать вызов. Она при любом подвернувшемся случае подталкивала его ко всё новым авантюрам, заставляла развиваться, обходить конкурентов. Каждая маленькая победа давала ей чувство защищённости. Словно таким образом она убеждала себя в их непобедимости, в способности одолеть любых противников.
Они ведь успели поверить, что всё страшное позади. Радовались жизни и были счастливы. Да, Лара снова этому научилась. А потом обрушился новый удар… Самый жестокий и подлый, потому что подвёл собственный организм. С любым человеком можно бороться и победить, с тем, что поедает изнутри — оказалось, нет. Феликс был уверен, что и это несчастье — из-за него, отголосок прошлого.
После похорон он не посмел подойти к её родителям, не посмел разделить боль. Он не сомневался, что те тоже считают его убийцей.
Феликс поднялся, уже пошатываясь, потянулся за новой бутылкой. Напиваться сейчас было последним делом. В любой момент мог позвонить Молотов с новостями, или, что гораздо хуже, могло снова что-то произойти. Но здравая мысль уплыла, промелькнув лишь на краю сознания.
Изредка он срывался, позволял себе такие вечера. Закрывался в кабинете и пил, глядя на портрет Лары. Пил до тех пор, пока не начинало казаться, что она рядом.
Сегодня алкоголь не помогал. Сознание не притуплялось, в воспоминаниях по-прежнему мелькали только самые мучительные, тяжёлые моменты, и всё это приправлялось свежим страхом за Ингу. Он думал о Ларе, а перед глазами стояло другое лицо. Инга слабее, уязвимей, хоть и старается казаться воительницей. Вон как поникла, услышав об отце. Нельзя, чтобы с ней случилось что-то непоправимое…
И вдруг с убивающей ясностью обрушилось осознание того, что Лара действительно давно мертва. Раньше он понимал это только разумом, а сейчас вдруг почувствовал и душой.
Лары больше нет.
А он жив…
Отвратительно.
Не только виновник смерти, но и почти предатель. Хорошо, что Инга никогда его не простит. Даже если он докажет, что не убивал её отца, не простит похищения, первых дней в плену, сегодняшнего разговора… Он сохранит верность Ларе. И не разрушит жизнь ещё одной светлой и чистой девушки. Защитит её от возможной угрозы, а когда всё закончится, отпустит домой.