Здесь я устанавливаю правила
Шрифт:
— Я заслужил мести. Если смерти недостаточно — можете меня пытать, резать по частям, варить в кипящем масле, что угодно! Сейчас я отпущу охрану — и можем поехать, куда решите. Наверняка у вас есть ещё где-нибудь местечко, которое быстро не найти. Взамен только одно — больше никаких невинных жертв.
На лице Зарубина застыло странное нечитаемое выражение. Похоже, он оказался выбит из колеи таким поворотом, но не намеревался этого показывать.
— Если бы ты любил мою Лару так, как сейчас эту девчонку… — в голосе
— Я любил. Если бы тогда у меня был выбор, возможность обменять себя на неё, я бы ни на мгновение не задумывался. Думаете, я не обвинял себя в том, что случилось? И потом в её смерти? Не вспоминал каждый день весь ужас, который из-за меня произошёл с ней? Не проживал всё снова и снова, думая, что можно было изменить, что сделать по-другому, как избежать того, что было?
Зарубин сжал кулаки, тяжело дыша. Феликсу показалось, что бывший тесть сейчас бросится на него, но тот, переборов себя, только хмыкнул и прикурил очередную сигарету.
— По рукам, зятёк. Давай, отсылай людей.
Стоило принять решение, и всё вдруг стало легко. Даже тяжесть от сердца отступила.
Феликс вышел во двор, кивком подозвал начальника охраны.
— Забирай ребят, и разъезжайтесь по домам.
Молотов собирался что-то спросить, но потом, видимо, и так о многом догадался.
— Не дури, Феликс.
— Разъезжайтесь. У нас ещё есть… общие дела.
— Какие, твою мать, дела?! Что ты собираешься делать?
— С каких пор я должен отчитываться? Это распоряжение, Глеб. Уезжайте.
Начальник охраны процедил сквозь зубы что-то нечленораздельное, раздражённо махнул подчинённым, показывая, что на сегодня все свободны. Сам подался ближе и бросил вполголоса, так, чтобы никто больше не слышал:
— Ты начни уже о живых думать больше, чем о мёртвых. Что с твоей девчонкой будет?
Напоминание об Инге отозвалось в душе щемящей тоской. Но ведь именно о ней он и думал сейчас. О её безопасности. О возможности жить не под колпаком. О спокойствии. Без него всё это к ней вернётся. У неё самой нет недоброжелателей.
А он с самого начала не должен был ни на что надеяться, не должен был поверить в возможность счастья. Всегда ведь знал, что виноват и ничего хорошего в этой жизни больше не заслуживает. И что? Забылся, захотел чуда, второго шанса. Забыл, что сам способен только погубить, но не осчастливить…
— Присмотри, чтобы у неё всё было хорошо, — попросил Глеба. — Помоги устроиться.
Молотов посмотрел куда-то в сторону, досадливо поморщился, вдохнул, словно собирался ещё что-то сказать, но промолчал. Они знали друг друга слишком давно, чтобы тот мог всерьёз надеяться переубедить друга.
Постояв ещё пару минут под выжидающим непреклонным взглядом Ветрова, начальник охраны зло махнул рукой и пошёл к машине.
— Идиот! — не оборачиваясь, обронил
Феликс бездумно смотрел вслед отъезжающим машинам. Вопреки ситуации, на душе было почти спокойно. Если бы не беспокойство об Инге, он, пожалуй, чувствовал бы сейчас совершенную безмятежность.
Феликс вдруг понял тех, кто после ряда преступлений вдруг сам приходит с повинной. Раньше он считал подобное бесхребетностью и пиком глупости. Но, оказывается, за это чувство морального освобождения можно действительно многое отдать.
Сейчас он стал свободен. От вечного неизбывного чувства вины, от прошлого, от собственных ошибок. От всего, что не сделал или сделал не так. Он получит то, что заслужил, и это правильно.
Только одного жаль. Он больше не увидит Ингу. И это бы ещё ничего, заслужил. Но только бы знать, что у неё всё сложится, как надо.
— Шевелись, зятёк, — голос тестя заставил вырваться из раздумий. — Шагай в сарай, там наверняка найдётся лопата.
Феликс послушно шагнул в указанную сторону, понукаемый нацеленным в бок дулом пистолета.
— Теперь к машине, — скомандовал Зарубин, когда он обнаружил искомое. — Лопату в багажник, сам за руль.
Они больше не разговаривали, только Зарубин время от времени командовал, куда повернуть. Феликс был за это благодарен. Всё было решено, и говорить не о чем, а минуты тишины позволяли хотя бы мысленно проститься с Ингой. Жаль, что он не может сам ей объяснить, почему всё так сложилось.
Они остановились где-то в лесу, когда дорога стала совсем непроезжей. Зарубин зачем-то повёл дальше, хотя место уже выглядело достаточно глухим. К тому же поздний вечер, ноябрь. Вряд ли кто-то ещё мог здесь появиться.
Наверное, пешая прогулка, даже такая специфическая, больше располагала к разговорам, чем езда, потому что скоро тесть не выдержал.
— Вот скажи, зятёк, где справедливость? Ты забрал всё, что у меня было. Говоришь, и сам любил. И что? Моя жизнь кончилась со смертью моей семьи, а ты процветаешь. Девок по ресторанам таскаешь, теперь вот вообще хорошую девочку завёл, свежую, молоденькую. С чистого листа, да? Будто ничего и не было?
— Со стороны мы оба в шоколаде, — не оглядываясь на Зарубина, отозвался Феликс. — У меня веселье, у вас карьера. Жизнь удалась.
— Ты мне голову не дури. Моя карьера сам знаешь зачем. А тебе никакой нужды не было жить через силу. Значит, всё по-настоящему. Стой!
Феликс остановился. Машинально осмотрелся вокруг, но при свете маломощных ручных фонариков невозможно было разглядеть что-нибудь дальше, чем на пару метров.
Зарубин направил луч фонаря на землю.
— Копай.
Значит, вот так быстро? Зарубин не станет больше рисковать, удерживая его где-то и пытая день за днём. Решил действовать наверняка. Феликс не испытал ни страха, ни облегчения.