Здесь живут люди

Фёдор Мак

Бывает, с возрастом человек меняется, расцветает, приобретает солидность жизни, уважение сельчан, а наша Акулька как была гадким утёнком, таковым и осталась, несмотря на то, что прошли годы; как была тощим подростком, так и застыла в этом положении, только постарела со временем. Кто-то назвал её «постаревшим подростком», и это было точное определение акулькиной сухой низкорослой внешности.

Жила она теперь, после смерти матери, одна, и в селе, кажется, никто не знал и не хотел знать, как живёт это создание божье в своей нищей хатёнке с облупившимися стенами; никто никогда не интересовался, что переживает и что думает Акулька. Да какие там думы и переживания? Нет у неё ничего, ни мыслей, ни чувств, ни даже пары кур во дворе: тупая, забитая

баба, – таков был приговор, клеймо, то есть общее кунишнинское мнение. Одна библиотекарка Феодосия Карповна знала, что Акулька зимой берёт в библиотеке книги и читает. «Развлекается от скуки», – думала баблиотекарка с презрительной усмешкой, поджимая губы и не считая Акульку «образованной», но книги давала без опаски, так как Акулька всегда возвращала их в срок.

Поскольку общественное мнение, что Акулька – существо ничтожное, было устойчивым, то с нею почти никто не общался. А если она каким-то чудом всё же оказывалась рядом с людьми и хотела слово сказать, её попросту «затыкали» – она открывает рот, чтоб высказаться, а её тут же перебивают, переводят разговор на другую тему, начинают говорить с другими, перестают замечать. «А что её слушать? – раздражался Данилка Комарь, – Всё равно ерунду скажет». Но даже если ей удавалось сказать что-то дельное, всё равно все считали, что это глупость. Не по словам о ней судили – по репутации. За всю жизнь Акульки никто никогда с нею не считался, не учитывал её мнения, не выслушивал до конца. Как в детстве не считались, так и во взрослой жизни пренебрегали. Она была ничто – ни для кого никакого значения не имела.

Что чувствовала при этом Акулька – одному богу известно. Наверно, ей было очень обидно, что её никак не воспринимают, что она не умеет заставить других её выслушать. Не такая уж она никчёмная, не забитая скотинка, внутри есть здравое ядрышко, и ей не всё равно, что о ней думают. В этой маленькой сухонькой женщине жило стремление к людям…

Когда её перебивали, «затыкали», она замолкала в тоске, словно улиткой заползала в свою раковину и уже не пыталась заговорить. А – хотелось, ой, как хотелось ей, чтоб кто-то хоть раз выслушал – ведь не дура, и сердце живое, что ж отпихивать-то?

2.

Пожалуй, одна тётка Феня, соседка, относилась к Акульке благожелательно – жалела её, «хорошей девочкой» называла, иногда тёплое слово «девочке» говорила, а сердечко Акульки при этом так и прыгало от тихой радости. И в горле ком от слёз. А попробуйте пожалеть обиженного? И мужик расплачется. Но тётка Феня старая была, болела, а весной померла. Грядки не успела вскопать, хотя собиралась.

Акулька, как только узнала о кончине тётки Фени, тут же бросилась, в чём была, во двор соседки. Там уже собралось много родственников, уже обмыли покойницу, уже в гроб положили. Акулька растолкала всех собравшихся, припала к гробу и разрыдалась горько-горько. Над родной матерью так не рыдала. Её костлявая фигурка сотрясалась от всхлипов. Родственники смотрели со стороны на неё несколько удивлённо, но уважительно не мешали ей переживать горе. Чуть позже, справившись с приступом рыданий и немного оторвавшись от гроба, Акулька неожиданно для всех громко заголосила – запричитала над бедной Феней:

– Тётечка Фенечка, как же это так?!

Как же ты могла оставить дом родной?

На кого ж ты меня покинула?

Кто ж тебе будет стелить дороженьку?

Кто согреет твои ноженьки?

Кто обласкает твои рученьки?

Встань, тётечка,

посмотри на солнышко,

посмотри на небушко,

посмотри на мир божий –

всё цветёт, всё тебя ждёт,

всё плачет без тебя.

Цветочки ждут, чтоб ты их посадила,

земелька ждёт, чтоб ты её взрыхлила…

Ох, горюшко! Ох, горюшко!

Родненькая моя, куда же ты уходишь?!

Как же я без тебя? Как же без тебя жи-ить?!.

Акулька билась у гроба, скулила, выла и горестно причитала нараспев – на всю могалу разносились её скорбные восклицания.

Это в Кунишном называлось словом «голосить». Над покойником обычно голосили женщины, но не у каждой получалось голосить складно, то есть умело, с определённой интонацией подобрать слова, чтоб выразить всю скорбь души. На похоронах необходимо выразить боль и горечь утраты; более того, на похоронах следует вызвать боль и горечь у тех, кто закостенел внутри и самостоятельно не ощущает скорби – надо помочь человеку обрести высокие печальные чувства. На иные похороны приглашают оркестр, чтоб через траурную музыку выразить страдания потери и побудить всех к скорби. В Кунишном было не принято приглашать музыкантов; в Кунишном покойничков отпевали в церкви, а помимо церкви над ними горько и нараспев голосили. Так, наверно, в древности плакальщицы оплакивали умерших. Без голосящих у гроба женщин похороны ощущались недостаточными, незаконченными, неуважительными к покойному и, даже стыдно признаться, пресными, будто в всём обряде не хватало острой приправы в виде громкого плача и убивания над гробом. Все ощущают: когда не голосят, то чего-то важного не хватает во всей похоронной процессии, и, быть может, поэтому возникало негласное желание родных, чтоб на похоронах присутствовала женщина, умеющая голосить.

Тётечка Фенечка, – снова заголосила Акулька, -

соседушка моя дорогая.

Зачем же ты так рано собралась к богу?!

Ты же была мне, как мама,

ты же умела успокоить,

ты же могла приласкать,

ты же дарила мне доброту…

Ох, горе горькое!..

Кто теперь нам скажет ласковое слово,

кто улыбнётся с душой, кто нас ободрит?..

Ох, тётечка, тебе ещё жить да жить…

встань, родименькая, посмотри, сколько вокруг людей собралось,

посмотри на своих дочек-красавиц,

посмотри, какое у них горе…

Не уходи, тётечка, поживи ещё, поживи…

Нам так плохо, так плохо без тебя, ох!…

Акулька горестно оплакивала дорогую тётю Феню, а собравшиеся у гроба родственники и соседи были изумлены: откуда у Акульки, у этой никчёмной бабы, столько слов? И как складно голосит! Так вкладывается в слова, что от её жалостливых причитаний сердце разрывается! Её причитания были уместны и необходимы. Многие под воздействием её причитаний хлюпали носами, вытирали покрасневшие глаза, а некоторые, не сдерживаясь, заходились в рыданиях. Плакали даже те, кто не склонен плакать. Акульку слушали, не перебивая – впервые в жизни слушали до конца.

3

Где-то месяца через три после смерти тётки Фени умер пожилой тучный Калин Нифантьевич, дальний и последний родственник Акульки. Она пришла хоронить дядьку и опять, как на похоронах соседки, стала голосить, подбирая нараспев слова, которые выражали всю горечь потери последнего родственника. Она называла себя «сиротой», «покинутой», «одинёшенькой» и была искренна в изображении боли. Громким жалостливым голосом причитала над покойным и выражала такую скорбь, что слёзы у всех хоронивших сами текли из глаз. Своим плачем Акулька не только убивалась из-за смерти «дядюшки Калина», но и будила в душе каждого некую высокую тоску, от которой хотелось прореветься, забыть повседневные дрязги, стать человеком и думать о вечном. И снова Акульку слушали до конца, и снова она была в центре внимания, снова имела значение и была нужна людям.

…Так судьбе было угодно, что поздней осенью, когда на улице сыро и слякотно, когда серые короткие дни угнетали всё живое, отдал богу душу Киндин Перфильевич, мужик ещё не старый, с малыми детьми и молодой женой. Долго болел и – представился. Когда умирают молодые, ещё незавершенные люди, то это особенно больно. Хоронить Киндина, несмотря на распутицу, пришло очень много народу – горе-то какое! Пришла и сухощавая сморщенная Акулька, хотя её не звали и в родстве с Киндином она не состояла. Сама, по собственному разумению, пришла на чужие похороны. Её встретили с недоумением, но не прогнали. Как можно с похорон-то прогонять?