Здравствуйте, Эмиль Золя!
Шрифт:
Золя, невинный в своем цинизме, порой раздражает нормандца, но Флобер любит его за присущее ему равнодушие к мелочам стиля, за силу, которая позволяет ему бороться с обществом и которой он втайне завидует. Напротив, эта грубая сила раздражает болезненного, нервного и чувствительного, как женщина, Альфонса Доде, и еще в большей степени — ворчуна-Гонкура, укрывшегося в своей отейльской оранжерее. Впоследствии ею будут возмущаться Анатоль Франс и Ренан. И именно этим объясняется то странное положение, в котором к тому времени оказался Золя: Золя, то подвергающийся насмешкам, то внушающий страх, Золя, чувствующий себя то смешным, то великим.
Золя, разыскивающий материалы для «Нана», — любопытное
Людовик Галеви, автор текста оперетт Оффенбаха «Орфей в аду», «Прекрасная Елена», «Парижская жизнь», ведет его в театр «Варьете», чтобы показать уборную Гортензии Шнейдер. Дают «Ниниш». Журналист Миранда узнает Галеви. Но кто этот мужчина с ним? Ах, да ведь это Золя! Миранда с изумлением смотрит на его широкие плечи, выпуклую грудь, черные волосы. Золя, не обращая внимания на насмешливо-недоуменный взгляд своего собрата по перу, спрашивает:
— Что это за розовая жидкость в большой бутылке?
И не дослушав ответа, начинает торопливо записывать в блокнот историю, которую рассказывает Людовик Галеви.
«Приключения Ламбера Тибу у Анны Делион. Ом лежит в ее объятиях, когда приезжает принц Наполеон.
Анна — Нана.
Другие лани — Вальтесс де ля Бинь, Дельфина де Лизи и Бланш д’Антиньи, а затем Кора Перл, обогатят образ Нана другими чертами. В первоначальных набросках к роману можно прочитать: «Я сказал, что у меня будут в основном две соперницы — Нана (толстая — Бланш д’Антиньи) и другая (худая — Кора Перл). Они будут красть любовников друг у друга и радоваться, когда им удастся заполучить принца». Бланш д’Антиньи была знаменитой певичкой из театра «Фоли-Драматик». Эта львица, пользовавшаяся покровительством начальника секретного отдела русской полиции, жила некоторое время в Санкт-Петербурге и, вернувшись оттуда, стала выступать с шумным успехом в «Шильперик». Ей создал имя банкир Бишофсгейм, которого она называла «мой старенький Бибиш».
«У нее было много любовников, — говорит чичероне, — но она отказала Наполеону III, заявив: „Мне не нравится его голова“. Недоброжелатели называют ее „Сливочное масло из Изиньи“. Да. Кажется, она худеет. Мы пойдем ужинать к ней…»
Вальтесс де ля Бинь «предоставила»
Галеви рассказал также историю, которая в романе легла в основу сцены между Нана и принцем Уэльским.
— А вам, Доде, когда вы были у Морни, пришлось, наверное, повидать всякое!
Гонкур дает Золя шпильку для волос, принадлежавшую Паиве. Он также просвещает Золя и тотчас же после этого мчится к Доде, чтобы рассказать об этом «презанятную историю», как говорит Вильмессан.
Окоченев от холода, Золя следует за потаскушками по улицам, чтобы посмотреть, как они «работают», и готов провалиться сквозь землю, когда одна из них говорит ему:
— Хочешь поддержать коммерцию? Гони луидор!
Когда он возвращается домой, глаза его возбужденно поблескивают за стеклами пенсне. Габриэлла выражает ему свое недовольство. Она, конечно, ревнует, но еще в большей степени охвачена беспокойством.
— Ты мог бы выбирать сюжеты, из-за которых не надо слоняться по ночам и подглядывать за девками!
— Коко, но ведь Нана девка!
— Ну и что ж, можно было обойтись без этой Нана!
«Нана, Анна Купо, родившаяся в 1852 году, сочетание наследственных черт родителей. Преобладают моральные качества отца».
— Золя, ваше исследование об экспериментальном романе — это софистика.
— Ну, ну, продолжайте, Сеар!
— Когда Клод Бернар выдвигает теорию эксперимента, он прекрасно знает, в каких условиях будет происходить эксперимент и под воздействием каких именно законов. Так ли обстоит дело у романиста? Конечно, так, если говорить о физиологической части его произведения…
— Я слежу за вашей мыслью.
— Но где критерий тех изменений, которые неизбежно вызываются да психологии индивидуума гипертрофией или атрофией какого-нибудь органа? И если Клод Бернар подходит к научному факту, то романист приходит попросту к гипотезе, к гипотезе, Золя!
— Ну и что же?
— Это дает повод для дискуссий.
— Дискуссия, Сеар, очень хорошая вещь.
— Позвольте, научная точность, которую вы так любите, не может…
— Ах, дорогой, Флобер говорит об этом более резко: «Золя может обнаружить в своем экспериментировании лишь то, что он сам туда внес».
— В таком случае?
— Дайте мне адрес какого-нибудь заведения.
— Что?
— Мне нужно заведение.
— Есть… есть особняк Люси Леви… Туда приходят с пяти до шести часов.
— О, интересно!
— Спрашивают дежурное блюдо…
— И что? Ложатся в постель?
— Нет. Для этого нужно быть другом Люси.
— А могу я изобразить, как Нана, после любовных утех, напивается допьяна с любовником в постели?
— Послушайте, дорогой Золя, экспериментирование…
— Экспериментирование требует, чтобы вы повели меня на ужин к Люси Леви!
Сеар бросает взгляд на Золя и умолкает. Он в недоумении. С каждым годом их дружбы это чувство будет возрастать у Сеара. Итак, выходит, что Золя насмехается над идеями, которые сам защищает! Да, так оно и было. Он хорошо знал все возражения, которые вызывали некоторые уязвимые места его теории. Но он решил обновить жанр романа, сделать его более действенным, и эти идеи были необходимы ему.