Зеленая кухня, или Самый опасный рецепт
Шрифт:
— Спасибо. Это символ нашей семьи. Дуб не ломается.
Мне стало жаль его, но я сделал все, чтобы не показать свою жалость. Такие люди терпеть не могут, когда их жалеют — они считают это подтверждением своей слабости, а Джереми Коскинен не был слаб.
— Мы хотели бы поговорить с вашим сыном. С Фредриком, — сказала Джейн — уж она-то не задумывалась о том, кто что любит, а что нет, и в ее взгляде было искреннее сочувствие и понимание. Коскинен приказал Рикку отправляться к какому-то Дитте, парень быстрым шагом пошел по улице, а мы неторопливо побрели в
— Зачем вам понадобился Фредрик? — осведомился Коскинен сухо, но без злости. Я даже обрадовался тому, что Джейн первой заговорила с ним о деле: она производила впечатление человека, которому можно открыть душу.
— Я знаю, какая беда случилась с Ханни, — ответила Джейн, глядя ему в лицо, и я вспомнил, как бросился в воду за будущей русалкой. Тогда в ее взгляде было такое же отчаяние и мольба. — Видите ли, мне приходилось пережить что-то подобное. И я всегда буду благодарить богов за то, что рядом со мной оказался смелый и достойный человек… такой же, какой спас вашу невестку.
Ноздри Коскинена едва заметно дрогнули, и я увидел, как напрягся Бертран, словно готовился отражать удар. Но Коскинен не стал бы нападать на нас посреди улицы, для этого он был слишком умен.
— Моя семья хочет просто жить, — негромко, но отчетливо произнес Коскинен, глядя в глаза Джейн. Наверно, именно такого отца она хотела бы иметь — чтобы он стоял вот так, закрывая своих детей от всего мира, и за его спиной можно было бы спрятаться от любого горя. — Я уже пятнадцать лет назад знал, что Ханни будет моей невесткой. Они с Фредом любят друг друга. И будут спокойно жить дальше. Теперь, когда грязь отсюда вымели.
— Я понимаю вас, — кивнула Джейн. — Но нам нужно знать правду, чтобы защитить их.
Коскинен вопросительно поднял левую бровь — если он в принципе ожидал, что расследование выйдет на его семью, то теперь был по-настоящему удивлен.
— Защитить? Я правильно расслышал?
— Да, — ответила Джейн, не сводя с него глаз. — Вы воспитали хороших сыновей. У вас будут хорошие внуки. И мы хотим, чтобы…
Коскинен махнул рукой, и Джейн умолкла.
— Хорошо, идем. Не знаю, как вы догадались, но раз уж догадались… Только постарайтесь поспокойнее, Ханни нельзя волноваться.
У Коскинена был хороший дом — большой, крепкий, ухоженный. Сразу было видно, что к нему приложены сильные крепкие руки и их труд. На скамье в палисаднике сидела молодая женщина с вязанием — подняв голову и увидев нас, она улыбнулась, но улыбка получилась слабой и беспомощной. Коскинен махнул рукой.
— Сиди, Ханни, сиди. Фред в доме?
— В сарае, инструмент правит, — ответила Ханни. Маленькая, словно кукольная кофточка для ребенка, дрогнула в ее руках. — Гости к нам?
— Сиди, сиди, — повторил Коскинен, стараясь говорить спокойно. — Мы разберемся.
Мы обошли дом — вышли к огороду и сараям, и я увидел Фредрика — он отличался от брата только отпечатком угрюмой заботы на лице. Убийство тяжкий груз, и нести его нелегко,
Мерзавцы есть в любом краю света. Главное понять, что с ними делать. Понять и спасти своих близких тогда, когда им нужна помощь.
— Вот, Фред, к тебе гости, — глухо произнес Коскинен. — Расскажи, как все было. Они знают.
Фредрик вздрогнул так, словно хотел броситься бежать. Замер и вдруг усмехнулся.
— Тут стол и скамейки в огороде, — ответил он и его лицо вдруг сделалось очень юным и очень несчастным. — Проходите. Я уже устал молчать об этом.
* * *
Джейн
— Мы с Ханни с самого детства вместе. Ее родители сюда переехали из Парканмаа, там уголь добывали. Я ее увидел и все. Отец вон шутит иногда: увидел и пропал. Ну а что, я тогда сразу сказал: моя девочка, и я на ней женюсь.
Мы сидели за столом возле огромного жасминового куста — считалось, что жасмин приносит благополучие в семейных делах. Ханни принесла чай и пирожки с картошкой и хотела было что-то сказать, но свекор придержал ее руку и спокойно, но твердо велел:
— Иди, милая, иди. Тебе нельзя волноваться. Мы тут сами разберемся.
Ханни шмыгнула носом — она с трудом сдерживала слезы и, возможно, уже прощалась с любимым. Я смотрела на Фредрика и понимала: нам повезло увидеть ту любовь, о которой пишут в книгах. Ту, которая приходит один раз и остается на всю жизнь.
— Ну а потом… — Фредрик вздохнул, нервно постучал пальцами по столешнице и вдруг хлопнул по ней ладонью так, что чашки подпрыгнули. Бертран от неожиданности даже плечом дернул. — Он, гадина такая гнилая, надругался над ней. И сказал: что захочет, то и возьмет, и ничего ему не будет. Ханни от озера шла, он ее и…
Он умолк, прижав ладонь к губам, словно каждое слово причиняло ему нестерпимую боль. Я тоже едва сдерживалась, чтобы не заплакать — такое горе сейчас переполняло Фредрика.
— Жаловаться? В суды идти? — усмехнулся Коскинен. — У него дядя — поселковый голова. Он бы никакому делу хода не дал. Еще бы вывернул так, что это Ханни на Марти напала, а не он на нее. Он мужик неплохой, Тойво-то, но мы все стоим за свою семью. Какой бы она ни была. Оставалось только утереться и жить дальше.
Но Фредрик не стал утираться. Не таким человеком он был.
— А потом? — спросила я. Вспомнилась весенняя ночь, луна, что качалась над водой, расшвыривая по реке брызги золотых монет, мое отчаяние, которое помрачало рассудок… Как хорошо, что Ханни могла опереться на своего любимого после пережитого горя. Как хорошо, что я встретила Аррена.
— Я к ней сразу пришел, — ответил Фредрик. — Она меня пускать не хотела, плакала. Все равно я в комнату зашел и говорю: чуть оклемаешься — пойдем в церковь. И никогда не вспомним про то, что случилось. А Ханни говорит: я чувствую, что понесла от него, и лучше бы мне было там умереть.