Зеленые холмы Африки. Проблеск истины
Шрифт:
– А кто эти писатели?
– Их имена вам ничего не скажут. Кроме того, вдруг за последнее время они что-то написали, опять испугались и обессилели.
– Что же все-таки происходит с американскими писателями? Объясните точнее.
– О прошлом мне рассказывать трудно, тогда меня еще и на свете не было, а сейчас случается разное. В определенном возрасте писатели-мужчины превращаются в Матушек Хаббард [10] , а писатели-женщины становятся Жаннами д’Арк, но без ее победного духа. Эти люди претендуют на роль духовных вождей. И неважно, кто их последователи. Если таковых не находится, их придумывают,
10
Персонаж английских детских стишков, суетливая, нелепая старушка; авторство стихов приписывается Саре Кэтрин Мартин (1768–1826).
– А вам?
– Меня интересуют другие вещи. Жизнь у меня сложилась неплохо, но если я не пишу, то не получаю радости от всего остального.
– А что вам нужно?
– Писать настолько хорошо, насколько могу, и постоянно продолжать учиться. И еще жить полной жизнью, той, которая приносит мне радость.
– Вроде охоты на куду?
– Да, охоты на куду и много чего другого.
– А чего – другого?
– Много всего – разного.
– А вы знаете, что вам нужно?
– Да.
– И вам действительно доставляет удовольствие ваше теперешнее бессмысленное занятие – охота на куду?
– Не меньше, чем посещение Прадо.
– Вам это кажется равноценным?
– Мне нужно и то и другое. И еще много чего.
– Естественно. Так и должно быть. Но неужели это занятие что-то дает вам?
– Несомненно.
– И вы знаете, что вам нужно?
– Конечно. И всегда получаю это.
– Такие удовольствия требуют денег.
– Я их всегда могу заработать, а еще мне везет.
– Тогда вы счастливчик.
– Пока не думаю о других людях.
– Выходит, вы думаете о других?
– Да, думаю.
– Но ничего для них не делаете?
– Абсолютно ничего.
– Совсем ничего?
– Ну, может чуть-чуть.
– А как вы думаете, стоит вам писать – по большому счету?
– Да.
– Вы в этом уверены?
– На все сто.
– Такая уверенность радует.
– Еще как! – сказал я. – Это одна бесспорная радость в нашем писательском труде.
– Ваша беседа становится чрезмерно серьезной, – вмешалась жена.
– Но тема действительно серьезная.
– Вот видите, к каким-то вещам он относится серьезно, – сказал Кандиски. – Я чувствовал, что ему не только куду интересны.
– Сейчас каждый готов отрицать важность этого вопроса, избегают даже разговоров на эту тему, а если кто-то все же пытается что-то делать, уверяют, что он ничего не добьется. А все потому, что добиться чего-то стоящего здесь очень трудно. Тут должны сойтись несколько факторов.
– Вы это о чем?
– О том, как можно писать. О том, насколько значительной может быть проза, если пишешь серьезно и тебе везет. Тут можно достичь и четвертого и пятого измерений.
– Вы действительно в это верите?
– Я это
– А если писателю такое удастся?
– Тогда ничего больше не имеет значения. Ничего важнее этого писатель сделать не может. Конечно, можно и провалиться. Но шанс на успех есть.
– Вы, наверное, говорите о поэзии.
– Нет. То, о чем я говорю, сложнее поэзии. Такой прозы еще нет. Но написать ее можно – без ухищрений и вранья. Без всего того, что со временем портится.
– А почему никто ее не написал?
– Тут много причин. Во-первых, нужно обладать талантом, большим талантом. Таким, как у Киплинга. Еще самодисциплиной, как у Флобера. Потом четким представлением о том, чего ты хочешь добиться, и совестью абсолютной, как эталон метра в Париже, чтобы не впасть в фальшь. Писатель должен быть также умным и бескорыстным и иметь достаточно сил, чтобы выжить. Попробуйте найти все в одном человеке, который к тому же смог бы противостоять всем влияниям, которым подвергается писатель. Самое трудное: ведь времени так мало – это выжить и довести работу до конца. Хотелось бы иметь у нас такого писателя и прочесть написанное им. Ну как? Не поговорить ли нам о чем-нибудь другом?
– Мне интересно вас слушать. Конечно, я не со всем согласен.
– Естественно.
– А буравчик [11] вам не поможет? – спросил Старик.
– Нет, назовите мне сначала те конкретные вещи, которые губят писателя.
Я устал от этого разговора, который уже превращался в интервью. Ладно, пусть будет интервью, и покончим с этим поскорее. Попытка втиснуть перед ланчем тысячу неуловимых вещей в одно предложение была самоубийственной.
– Политика, женщины, спиртное, деньги, честолюбие. А также отсутствие политики, женщин, спиртного, денег и честолюбия, – ответил я глубокомысленно.
11
Коктейль из джина и сока лайма.
– А он проясняет обстановку, – сказал Старик. – Только вот спиртное. С ним непонятно. Пьянство всегда казалось мне глупым занятием. Я считаю это слабостью.
– Глоток спиртного – хорошее завершение дня. Тут есть свои преимущества. Неужели вам никогда не хотелось изменить привычки?
– Так выпьем, – сказал Старик. – М’Венди!
Старик только по ошибке мог выпить перед завтраком, и я понял, что он хочет прийти мне на помощь.
– Давайте все выпьем по буравчику, – сказал я.
– Я никогда не пью, – отказался Кандиски. – Лучше пойду к грузовичку, вытащу свежее масло и принесу его к завтраку. Дивное масло из Кандоа, несоленое. Пальчики оближешь. А вечером мой повар приготовит нам десерт по-венски. Он у него прекрасно получается.
Когда он отошел, жена сказала мне: «Ты что-то сегодня предался глубокомыслию. И что ты там говорил о женщинах?
– О каких женщинах?
– Ты о них говорил.
– Да черт с ними! – сказал я. – Это те женщины, с которыми связываешься в пьяном виде.
– Ах вот, значит, как ты пьяный проводишь время.
– Да я не о себе.
– Я вот ни с кем не связываюсь, когда напиваюсь.
– Потише, потише, – сказал Старик. – Никто из нас никогда не напивался до чертиков. Однако наш гость отчаянный болтун.
– Однако он и слова не мог вставить, когда заговорил бвана М’Кумба.
– У меня случился словесный понос, – признался я.
– А как быть с грузовиком? Можно его вытянуть, не погубив наш?
– Думаю, да, – сказал Старик. – Когда наш вернется из Хандени.