Зеленые каникулы

Коберидзе Карло

— Все папы рассуждают так? — Я заулыбался.

— Нормальные — все. Открой дверь, духота тут…

Я открыл, и тут же вошел Отар, ведя с собой мальчика моих лет. Он был чуть ниже меня, чернявый и очень походил на Гелу — я вскочил и чуть не обнял его.

Мальчик поздоровался, поставил чемодан.

— Вот и второй обитатель этой комнаты — Зураб Одикадзе, — сказал Отар.

Мы с отцом протянули руки Зурабу.

— Ты откуда, Зураб, из какого села? — спросил его отец.

— Из Тквиави.

Зураб

сел, опустил голову.

— Затосковал, сынок? — с сочувствием спросил отец. — Горюешь, что приехал сюда?

— Мама у меня болеет. Провожала веселая, но я-то знаю, что она больна, — объяснил Зураб, не поднимая головы.

— Не бойся, все будет хорошо, — сказал отец Зурабу. — Если человек может переживать, сочувствовать, значит, он хороший человек, добрый.

— Разумеется! — согласился Отар.

— Пойду я, Гио, а то не поспею на поезд.

Отец пожелал Зурабу держаться молодцом и попрощался с ним.

Во дворе мы встретили директора училища. Он подозвал какого-то парня и велел отвезти отца в Гори, на вокзал.

— Вы не беспокойтесь, Вахтанг, — сказал он отцу. — Не такой уж маленький ваш сын, чтоб цепляться за вас.

— Если б не полагался на него, не привез бы в Цихистави.

— Не тревожьтесь о нем, не лишим его ни заботы, ни внимания.

— Надеюсь на вас.

Они пожали друг другу руки.

Прощаясь со мной, отец только и сказал:

— Ну, сам знаешь!.. — и уехал.

Мы с Зурабом вернулись в комнату.

Наступила неловкая тишина. Почти час провели мы как немые, то разглядывая свои руки, то чемоданы, то побеленные стены и потолок.

Впервые видели друг друга и потому не могли вступить в разговор, не знали, о чем заговорить, как начать.

Кто знает, какая у него душа, какой характер… Он глядел в открытое окно на синий простор и, уверен, думал о том же. Почему бы нам вслух не поговорить об этом? Хочу сказать ему что-нибудь, хоть чепуху, лишь бы прервать молчание.

Со двора доносится шум. Видно, другие ребята уже успели перезнакомиться, а может, они с прошлого года знакомы и дружат.

Скорей бы остался позади этот день. Знаю ведь — дня через два так сблизимся, словно в одном доме росли.

Зураб поднялся с места и указал рукой во двор:

— Смотри, Гио, у них тут и собака есть.

Я выглянул в окно — большая лохматая собака, прихрамывая на заднюю ногу, шла прямо к столовой.

— Сторожа, верно, — заметил я, — в столовую направляется, там рай для нее.

— А ты не хочешь есть?

— Не очень.

Он потянулся к чемодану.

— Столько всякой всячины надавали с собой. Надо скорей расправиться с этим, не то испортится.

— Да, жара жуткая.

Нам с отцом ехать сюда было далеко, курица протухла бы, и мы взяли

сыр, огурцы, помидоры, фрукты. Про хлеб домашний, шоти, и говорить нечего!

Зураб вытащил из чемодана две курицы — вареную и жареную, а увидел длинные шоти и развел руками:

— Это что, мечи, сабли?

— У нас всегда такой хлеб пекут.

— А у нас хлеб круглый и плоский.

Мы оглядели разложенную на столе снедь.

— Что делать, не справимся ведь.

— Давай ребят пригласим.

— Думаешь, они приехали с пустыми руками? Неловко.

Мы задумались. Потом я предложил приняться за еду — если останется, придумаем что-нибудь.

Зураб удивленно уставился на меня.

— Так сильно надеешься на себя?

— И на себя и на тебя.

— На мне ставь крест, два куска — и все, больше не полезет.

Принялись за еду и разговариваем.

Я: А тебя из-за чего погнали из дому?

Зураб: Я приехал по своему желанию. А ты что — нет?

Я: Три двойки схватил, вот и сослали меня сюда.

Зураб: Ничего, еще рад будешь. Я, знаешь, даже боялся, что не примут меня, не попаду. Очень боялся этого. У меня тут двоюродный брат учился, так он кончать не хотел училище, нарочно двойку хотел схватить, чтоб еще на год остаться.

Я с недоверием поглядел на Зураба: уж не подослал ли его отец или мама моя подучила?

— Не знаю, мне лично не по себе, страшновато!

— Агу-уу, младенец грудной! — Он рассмеялся.

Покончив с едой, мы сообразили, что курицу можно спрятать в холодильник, фрукты в ящик шкафа, и пошли выяснять, кто выдает постель и постельное белье. Потом у нас завязался разговор, а когда мы улеглись наконец, был уже первый час ночи. Уснуть я все равно не мог — впервые в жизни спал не дома, не слыша знакомого шума, знакомых шагов, знакомого дыхания, и постель была незнакомая, и падавший в окно лунный свет был незнакомый… И деревья отбрасывали непривычные тени.

В эту ночь мне снился только мчавшийся по равнине поезд, а под утро приснилась мама, я хотел спросить ее о чем-то, но сзади подкрался Михо, ухватил за ворот и крепко встряхнул. От этого я проснулся.

Открыл глаза: оказывается, Зураб тряс меня, будил, было уже девять часов.

— Мне мама снилась, — сказал я, протирая глаза.

— Знал бы, не будил, — расстроился Зураб.

Когда вода кажется невкусной

Сегодня тридцать первое августа — последний день перед началом занятий.