Зелёные Созвездия
Шрифт:
Переполнены одинокими
Земли, Воздух
Ищут пару себе подобную.
Небо, Море
Плачут горькими, жизнь не вечная
Земли, Воздух
Забываются в бесконечности.
Дети Индиго
Одинокими
Вечером, когда дети преспокойно
сидят
скамеечках, является Оле-Лукойе.
Он обут в одни чулки и тихо-тихо
поднимается по лестнице;
потом осторожно приотворит дверь,
неслышно шагнёт в комнату
и слегка спрыснет детям в глаза молоком.
В руках у него маленькая спринцовка,
и молоко брызжет из неё
тоненькой-тоненькой струйкой.
Тогда веки у детей начинают слипаться,
и они уж не могут разглядеть Оле,
а он подкрадывается к ним сзади
и начинает легонько дуть им в затылки.
Г. Х. Андерсен
Оле-Лукойе
Главая Первая. Воздух
– Всё не слава богу, – хмурится мама, поглядывая куда-то вперёд. Мы уже в самолёте, который набрал высоту, возвращая меня на родину.
При подъёме я испытал лёгкую невесомость, как будто катался на карусели в парке аттракционов. Немного испугался, ведь летел впервые, но потом состояние стабилизировалось, пока мама не нахмурилась.
Нас поместили в небольшом отсеке прямо перед кабиной пилота, и когда в последний раз выходила стюардесса, мама случайно бросила взгляд в носовую часть самолёта.
– Что там? – хмурюсь я в ответ.
– Летим прямо в грозовой фронт. – Потом мама посмотрела на меня и внезапно растерялась, видимо, страх прильнул к моему лицу. – Ты не пугайся, если бы какой серьёзный грозовой фронт ожидался, пилотов бы предупредили и рейс отменили.
– Когда ты отправляла меня на яхте, тоже никакого фронта не ожидалось, – тихо произношу я, и мама было открывает рот, но оттуда не доносится ни звука. Крыть ей нечем.
Через минуту свет в иллюминаторах темнеет, самолёт входит в облачность. Опрятные стюардессы в фирменных костюмах снуют мимо нас и на их лица приклеены искусственные улыбки, по которым хочется вдарить кулаком. Я не улыбаюсь в ответ, тревога лишь нарастает.
Самолёт чуть тряхнуло, и одна из стюардесс засеменила в салон, чтобы успокоить людей. Только дверь в кабину пилота она закрыть забыла. А ведь по уставу, скорее всего, положено. А если не закрыла, значит, волнуется.
Свет мигнул. И потом из кабинки донёсся тихий голос одного из пилотов:
– Васька, что происходит? Из строя выходит уже третий прибор. Меня пугает такое совпадение.
Я
И вдруг всё встаёт на свои места. Ничего этого нет. Ни самолёта, ни мамы, я всё ещё качаюсь на волнах и продолжаю галлюцинировать. Я даже начинаю слышать шум волн.
– Погоди, – произносит мама, не выдерживая. – Я на минутку.
Она выходит, оставив меня одного.
И тут всё начинается.
Сначала самолёт трясёт, а свет дрожит, как парализованный. Я сжимаю кулаки и шепчу про себя:
– Это лишь турбулентный поток, всего лишь поток.
В салоне раздаётся душераздирающий крик, и я застываю, раскрыв рот на полуслове. Опять ужас гнездится в сердце. За что же мне такая проклятая судьба?
Я должен подняться и… и что? Поговорить с Воздухом, как говорил с Морем? Но я всё же пытаюсь. И не могу. Тело будто приварили к каталке.
– Ээээээй! – кричу я.
И мне из салона вторят десятки голосов. Что-то определённо шло не так. А может иные просто боятся турбулентности, хотя последняя как-то затянулась…
Моя каталка подлетает в воздух и… не встаёт на место, а повисает в воздухе. А вот этого при турбулентности точно не бывает. В состоянии невесомости мой кабриолет поворачивается вертикально, что я оказываюсь почти в стоячем положении, и медленно плывёт по предбаннику, созданному для больных подобных мне.
Каталка разворачивается к кабине пилота, а позади визжит сонм пассажиров. Желание оглянуться пропадает сразу, как только я вижу это. В отличие от меня, пилоты не витают, а преспокойно сидят в кресле, направляя самолёт в центр тьмы. Та клубится в нескольких десятках метров от носовой части, словно клубы дыма горящей нефтяной фабрики.
Я закусываю губу, сжимаю трясущиеся кулаки. Потом кабинку сносит. Вот прямо в долю секунды, как будто её и не было. Пилоты разлетаются в разные стороны, с криками уносясь вниз. Я кричу вместе с ними. Холодные потоки воздуха рвут мои волосы, слепят глаза.
Во тьме что-то шевелится.
И наконец я вижу хотя бы часть Его. Два огонька, словно иллюминаторы самолёта, загораются внутри. Глаза. Тьма этого создания вгрызается в сердце, превращает мою кровь из красной в чёрную.
И оно говорит. Таким же образом со мной общалось Море. Не звуком, а мыслями, но если от Моря в голове возникали слова, складывающиеся в предложения, то эта тварь лишь передавала информацию. Не картинками, не буквами, а просто знаниями.
Две акулы расходятся в разные стороны. Третья плывёт прямо на меня.
Словно воспоминание.
– Чего тебе нужно??? – кричу я. – Оставь меня в покое.
Я в надувном круге, верчусь в море, но мне не двенадцать, мне пять.