Зеленые яблочки

Хрисанфова Татьяна Анатольевна

— А ты, значит, нет? — Алексей натянуто улыбался, всем своим видом показывая, насколько приятен ему разговор.

— Нет, и не подходи ко мне. Все равно ничего не дождешься.

— Не в настроении сегодня, — Алексей поднялся, сохраняя прежнюю улыбку на лице. И будто ничего не произошло, он направился к картежникам.

Но в голове затаилась мысль: «погоди еще, посмотрим кто чего дождется».

Егор молча наблюдал за этой сценой. Деревня есть деревня. Надо постоянно сдерживать себя. Если бы он бросил хоть один взгляд в сторону Даши, это было бы истолковано, как нарушение деревенских устоев. Пока она ему никто, защищать ее он не имеет права. У нее братья есть. И они должны блюсти честь своей незамужней сестры. Ну а в случае, если бы Егору показалось, что парень уж слишком настойчиво липнет к его девушке, можно повстречать того и после посиделок. Но Алексей был моложе Егора, и он решил, что негоже связываться

с ним. Даша и сама отшила надоедливого кавалера. Постепенно начали расходиться с посиделок. Перемигиваясь, пары покидали гостеприимный дом. Ушла и Глашка, незаметно выскользнув за дверь. Даша оторвавшись от вязания заметила, что подруги рядом нет, ей стало скучно. «Пора» — решила она. Братья, как по команде, оторвались от стола, едва заметили скучающий взгляд сестры. Играть им не давали, молоды еще. Весь вечер они смотрели на чужие выигрыши и проигрыши. Даша от досады покраснела; опять братья по сторонам, собаки сзади, где уж тут Егору проводить ее. Но тот уже за руку прощался с друзьями. Одевшись, Даша с братьями вышли на улицу. Ночь была лунная, морозная. Снег весело поскрипывал под валенками. Не весело было Даше. В душе она ругала и своих братьев и здоровых своих кобелей. Особенно досталось собакам; не спится им по ночам. Шалые какие-то, делают, что хотят, бегают, где хотят. Ну, как тут может Егор подойти к ней, если она под такой охраной? Ведь Валяя да Окаянного боятся не только на хуторе. Они вон какие здоровые, в округе таких собак нет. Их мать, собака Дамка, и сама была не обычная дворняга, а текла в ней и волчья кровь. Была она больше деревенских собак, да к тому же еще и очень хитрая. Замечали у нее несколько странностей. Любила она пьяных мужиков. Если кто выходил от Михаила «на бровях» и валился тут же в огороде, она терпеливо стерегла, не подпускала даже хозяев к лежавшему. Но могла спокойно ухватить тех же хозяев за ногу, или повыше, если они появлялись неожиданно или молча подходили к ее конуре. Молнией она вылетала из конуры или откуда-то сбоку, и, вцепившись в ногу, не отпускала, пока не услышит голос. Однажды она напугала бегущую в сарай доить корову Дашу. Та, забыв о коварной Дамке, погромыхивая подойником, вприпрыжку выбежала из дома. Тут же в мягкое место вцепились собачьи клыки. Хорошо еще, что Дамка никогда не кусала глубоко, лишь придерживала зубами ухваченного. Даша протащила Дамку насколько позволяла собачья цепь, вопя, что есть мочи, пока обе не поняли, кто есть кто. С тех пор Даша опасалась собак. А уж Валяя да Окаянного особенно, они в отличии от матери, неизвестно где нагулявшей их, были бестолковыми. Хоть сколько на них кричи, они в своих проделках понимают только друг друга. Вот и теперь Даша опасалась, что они применят свои штучки по отношению к Егору. Но тот, видимо, еще не знакомый с повадками молодых кобелей, все-таки решился подойти.

— Вечер добрый честной компании, — весело приветствовал он.

— Виделись уже, — недовольно отозвался Лука. Даша обеспокоено поглядела на брата. Неужели он настроен против Егора?

— Егор, а ты Дашку провожать хошь? — встрял Иван.

— А вы никак супротив? — Егор угадал их настроение.

— Мы-то не супротив, — насупился Лука, — Только смотри, она у нас одна, в обиду не дадим сестру.

— Где же мне, — улыбнулся Егор, — Вас вон четверо, а я один, — он явно намекал на отставших кобелей. Те последовательно обнюхивали каждый придорожный кустик, стараясь оставить свои метки. Пришелец не волновал их. Раз молодые хозяева не имеют ничего против него, пусть идет рядом. Братья ускорили шаг, и оказались далеко впереди, чтобы не мешать сестре. Егор и Даша молча шли по узкой дороге. Даша дулась на Егора, за то, что он не пришел вчерашним вечером. Он, чувствуя себя виноватым, не находил слов, чтобы завязать разговор. Наконец, чтобы разрядить обстановку спросил первое, что пришло на ум:

— Даш, а по весне у тебя на носу веснушки появляются?

— От чего это? — Дашу явно задел такой неожиданный вопрос.

— Так ты же рыжая! — улыбнулся глядя на нее Егор.

— Не рыжая я вовсе, — обиделась Даша.

— А какая же?

— У меня каштановые волосы, да к тому же темные, так бабаня говорит, — уточнила Даша.

— А я и не знал, — не мог сдержать улыбку Егор.

Даше не хотелось говорить на опасную тему. Братья иногда тоже дразнили ее рыжей. Но ей было неприятно, почему это она рыжая? Вон в деревне Лидка Смирнова, та как подсолнух желтая, да кудрявая какая, ее голову издалека всегда видно. А Дашу несправедливо, конечно, считают рыжей. Как Егор мог сказать такое! Она обиженно надула губы. Егор чувствуя, что задел Дашу за живое, замолчал. Некоторое время они шли молча. Даша первая не выдержала молчания и спросила:

— Егор, а в городе, поди, девчата красивее, чем в деревне?

— Есть и красивые,

есть и не очень, — равнодушно отозвался Егор, — как и в деревне.

— А город красивый?

— Город-то? Киев тот город зовется. Красивый город. Дома там высокие, наши хатки и сравнить нельзя с ними. Театр есть. А сады, так лучше наших будут. Особенно весной, в цвету все; вишни, яблони, каштаны, все цветет, весь город белый. А по осени яблок воз копейки стоит.

— Так уж и копейки, небось яблоки те, как терн у нас в балочке, мелкие, да кислые, — Даше было обидно за свой хутор, она никогда не выезжала дальше деревни, и ей казалось, что все самое лучшее у них на хуторе. Самые сладкие вишни, самые крупные яблоки, самые огромные груши. Как может Егор нахваливать далекий неизвестный город?

— Ну, яблоки там конечно не сравнить с хуторскими, но все равно вкусные, — скрыл усмешку Егор, поняв, что опять не угодил своим рассказом. Он попытался перевести разговор, рассказать Даше, о чем она не слыхала. — Там еще есть Киево-Печерская Лавра. Знаешь, там мощи святые хранятся, прямо в пещерах.

— А ты там был? Сам видел? — заинтересовалась девушка.

— Водили нас туда. Старцы там лежат, высохли только. Никита, тот даже не утерпел, за нос одного подергал. Ты же его знаешь, балагур. Говорит, как из воска будто.

— А ты не дотрагивался? — поинтересовалась Даша.

— Не смог, они святые все ж.

И оттого, что Егор вот такой серьезный, оттого, что не смог он нарушить покой старцев своим любопытным прикосновением, на душе у Даши стало легко, будто заведенная пружина лопнула, она простила ему прошлый вечер, забыла свои переживания. Егор, он серьезный, надежный! Не шалопут, как Никита, он не предаст, не обманет. С таким можно связать себя на всю жизнь. Незаметно они подошли к хутору. В окнах не было видно ни огонька, все давно спали. Обнявшись, они долго целовались у калитки. Даша обнимала Егора за шею, сердце ее таяло от прикосновений теплых его губ. Зеленые глаза отражали свет далеких звезд. Голубые глаза Егора сияли ярким огнем. Не было в этот миг никого счастливее в этой бескрайней покрытой снегом степи. Егор нежно прижимался губами к ее губам, словно пробуя их на вкус, словно хотел навсегда запомнить и сохранить их малиновый запах. Время остановилось для них. Они уже не помнили, сколько стоят здесь, вот так, обнявшись и не отрываясь друг от друга. Даша первой заметила, что ночь стала темнее, что звезды попрятались. Значит рассвет близко.

— Егор, пора тебе. — она оторвалась от его груди. — Влетит мне теперь, — распереживалась она.

— Беги. Я буду ждать тебя завтра у Августины, — кричал ей вслед Егор. — Хотя какое уж завтра, — усмехнулся он, глядя на темное небо.

* * *

Пришедшая вечером домой Парашка не скрывала своей злобы. Еще выйдя от Августины, она наткнулась на Никиту, явно поджидающего ее у порога.

— Может провожу тебя, Парань? — несмело предложил он.

Она окинула его оценивающим взглядом. Никак даже отдаленно он не напоминал своего друга. Среднего роста. «И рожа у него тоже средняя» — отметила со злобой Паранька, вглядываясь в его лицо. Разве мало в деревне таких курносых носов, а рот, уж и совсем как у жабы. Она тоскливо вздохнула:

— Не ходи ты за мной, не нужен ты мне. — отвернувшись, она пошла в свою улицу. Никита тоскливо смотрел ей вслед, не видать ему мельницы.

Хлопнув дверью, Паранька стала раздеваться у порога. «Змея подколодная, гадюка!» — шептала она. Но шепот ее достиг ушей, сидевшей у печи Агафьи, она заинтересованно спросила:

— На кого ты такая злая?

— На кого! Будто сама не догадываешься? Увела на хутор свой! — шипела Парашка. — Отец обещал ведь?! — вспомнила она, вопросительно глянув на мать.

— Так говорил он с Димитрием, — спокойно отозвалась Агафья.

— Говорил? Что-то, я сватов не вижу у порога! — удивилась дочь.

— Так чай не на аркане тащить его свататься, — усмехнулась Агафья, — видать, другого надо искать.

— Другого? — от неожиданности у Парашки перехватило дыхание, — Никакого другого! Либо он, либо пожалеете, что не отдали меня за него, — она дико вращала глазами, красное ее лицо было почти безумным, — Только ты не говори, что ничего нельзя сделать, я знаю, что ты присушить можешь, — она близко подошла к матери и, глядя ей в глаза, искала подтверждения своим безумным мыслям.

— Оставь ты это, — тихо произнесла Агафья, — неизвестно чем присуха обернется. Вдруг он с ума спятит?

— А мне все равно, зато и ей не достанется. А ее отравить хочу, не жить нам тут вместе, видеть не могу ее! Сделай побыстрее, не то не знаю, что натворю! — Парашка забилась в истерике. Опустившись на колени, она рыдала в материнский подол. Столько неподдельного горя было в ее причитаниях. Сердце какой матери устоит от горя своего дитяти? Агафья, гладила волосы дочери, стараясь разделить ее печаль.