Зеленый берег
Шрифт:
Лицо Гаухар было бледно. Она чувствовала себя уязвленной, униженной я в то же время не могла не признать, что Бибинур правильно раскрыла сокровенные и не совсем осознанные ею помыслы. У нее все же хватило мужества признать правоту этой мудрой женщины.
Она с усилием, превозмогая подступившую слабость, поднялась с места.
— Ладно, я пойду, — прошептала она. — Спасибо. Я подумаю обо всем. До свидания, Бибинур-апа.
— Подумай, милая Гаухар, подумай. Такова уж наша женская участь.
7
Гаухар не поехала в Казань. Она выглядела совсем неузнаваемой, какой-то подавленной, будто отняли у нее
Сердце ее и до разговора с Бибинур не знало настоящего покоя. Все же перепадали дни, когда она чувствовала, что вроде бы и освобождается от тяжкого гнета. Гаухар оживлялась, могла улыбаться и уже готова была сказать себе: «Я свободна, как птица, выпущенная на волю». Такое чувство возникло было у нее после одной из прогулок по берегу Камы, когда она снова пыталась рисовать. Но прошли какие-то дни — и снова нахлынула волна страданий. А тут еще подоспело письмо из Казани.
Никогда она, думалось Гаухар, еще не погружалась в такую бездну. Это даже нельзя было назвать отчаянием. Она как бы замерла и не могла прийти в себя. Порой ничего не замечала вокруг себя, не сразу узнавала знакомых; окликнут ее — она даже не остановится. Она нигде, кроме школы, не бывала, с людьми почти ее общалась, только и знала своих школьников. Единственная ее постоянная собеседница — тетушка Забира. Да и с ней лишь о пустяках говорит.
Случалось, Гаухар даже с Миляушей не останавливалась при встрече. Поклонится молча — Только и всего. Она словно боль испытывала, когда нельзя было уклониться от разговора с человеком.
А вот у Миляуши за последнее время счастье через край льется. Лицо у нее, и раньше улыбчивое, расцвело, глаза сияют. Она словно бы в сладком сне плывет по сказочной реке. Они с Вильданом объяснились, наконец. Свадьба еще не скоро, свадьба отложена до весны. Но радость-то не отложишь, не запрешь в клетку. Радость в ней поет, заливается смехом после каждого свидания с Вильданом, Встретится Миляуша с Гаухар, ухватит ее за рукав и начнет… Вильдан вот что да вот как сказал. У Вильдана волосы вьются, а глаза черные-черные. Он смелый, находчивый, но перед ней, Миляушей, робеет…
Гаухар рассеянно слушает ее: в одно ухо войдет, из другого вылетит; ни на шутку, ни на смех не отвечает. Миляуша сочувствует ей, но в душе удивляется, даже осуждает слегка: «Ну и что… ну, развелись, надо ли так убиваться? Если бы у меня вдруг случилось такое, я в думать перестала бы о нем, пусть он хоть сквозь землю провалится». А иногда Миляуша спохватится: «О чужом легко судить, чужая беда как вода, течет мимо — ни тепло и ни холодно. Свое горе, пусть хоть маленькое, обжигает, точно горячие угли…» О, Миляуша помнит, как мучительны эти ожоги! Вначале-то Вильдан и виду не подавал или не осмеливался сказать, что любит Миляушу. И все же она хоть и страдала, но надеялась. Даже в самые темные ночи где-то в вышине мерцала звездочка для Миляуши. А у Гаухар небо сплошь черное. Страшно! Боже избави от такого наваждения!
Гаухар больше не заходила к Бибинур, директор школы чуть ли не каждый день сама навещала ее. Она могла бы пригласить Гаухар в свой служебный кабинет, — и для душевного, и для официального разговора лучшего места не подыскать. Бибинур предпочла другое — она запросто являлась на квартиру к Гаухар. Не ругала, не поучала, спокойно беседовала с ней, как старшая по возрасту женщина, как мать. Вначале Гаухар отмалчивалась, потом все же не устояла перед мягкой и убедительной рассудительностью
— Извините, пожалуйста, Бибинур-апа, я последовала вашему совету только наполовину. Я не поехала в Казань, поступила по-другому. Случайно встретила здесь мою однокурсницу по заочному институту, попросила ее увидеться с Джагфаром и передать мое предупреждение о Дидарове и Фаягуль Она мою просьбу выполнила. Потом написала мне… И вы, Бибинур-апа, оказались правы. Джагфар выслушал мою однокурсницу и сказал, что в советах моих не нуждается. Да еще и обозвал… обозвал меня… нервной змеей. Это очень, очень оскорбило меня. Я все же не думала, что у него настолько мелкая, мстительная душонка…
— Не всякому человеку дано блистать, как новой серебряной монете, — наставительно сказала Бибинур. — К тому же мы, женщины, зачастую принимаем фальшивую монету за настоящую.
Гаухар поняла слишком прозрачный намек, но не сочла себя вправе обижаться.
— Самое неприятное, Бибинур-апа, в том, что я позволила себе раскиснуть, упасть духом. Начала было терять контакт с учениками. Хорошо, что спохватилась. Что они могли подумать обо мне? «Кому нужна такая скучная учительница!» Им ведь не запретишь так думать… Возможно, вы теперь не захотите держать меня на работе. Что ж, я не имею права обижаться ни на вас, ни на коллектив. Если вам все же не безразлично, куда я пойду, отвечу: еще не знаю. На Дальнем Востоке живут мои двоюродные братья. Адрес их я знаю. Но приехать к ним без предупреждения, сами понимаете, было бы новым легкомыслием с моей стороны. Сперва надо будет послать им письмо…
— Оставь эти глупости! — даже рассердилась Бибинур-апа. — За какие особые провинности увольнять тебя? Ну, похандрила, с кем не могло быть, ведь не шутки — семья распалась. — Она вдруг сжала руку Гаухар. — Никуда ты не уедешь из Зеленого Берега! Джагфара своего… бывшего своего… изволь забыть. Начисто забудь! Раньше я не говорила с тобой так категорически — не хотела брать ответственности. А теперь скажу: если он не понял твоих добрых намерений, да еще оскорбил тебя грубыми словами, значит, он никогда не был достоин твоей любви. Ты приняла фальшивый руль за на стоящий. Надеюсь, теперь глаза у тебя открылись полностью. Ты теперь сама видишь, в чем разница между Джагфаром, который был в твоем воображении, и Джагфаром в жизни. У меня только одно пожелание, сейчас я говорю тебе как директор: будь внимательней к детям. Душа у них восприимчивая, они, должно быть, уже почувствовали холодок, равнодушие, которые появились было у тебя за последние дни. Но так же быстро заметят и благоприятную перемену в тебе. И, конечно, забудут временную твою отчужденность. В свое время я сама пережила нечто подобное. После смерти мужа мне казалось, что жизнь моя тоже кончилась, даже думать ни о чем не могла. Меня исцелила только любовь к детям. Я поняла, что нужна им. Вот это чувство должно и тебя излечить.
На этот раз Бибинур провела в доме тетушки Забиры всю вторую половину дня. Забира все время была в кухне, не решалась войти в горницу. Она жалела Гаухар, но боялась помешать их серьезному разговору. Когда Бибинур уже собралась уходить, Забира внесла в комнату самовар, пригласила гостью выпить чаю и перекусить.
— Я, тетушка Забира, никогда не отказываюсь от угощения, было бы предложено, — без лишних уговоров согласилась Бибинур.
— Что верно, то верно, милая Бибинур, от угощения грех отворачиваться.