Земля Ольховского. Возвращение. Книга третья
Шрифт:
Поверхность ледника перед нами продолжала оставаться сравнительно ровной — лишь иногда приходилось огибать небольшие препятствия, но местность очень скоро (пока едва заметно) пошла на подъём. На нашей скорости это никак не сказалось — трактор всё также уверенно, с грохотом и лязганьем, тащил за собой весь наш многотонный груз, но я уже знал (руководствуясь дневниками золотоискателей), что скоро наступит время переключаться на низкие передачи, чтобы взять крутой склон верхнего края кальдеры. К исходу первого часа меня по рации вызвал Огнев и сообщил, что кофе для нас готов. Остановив трактор, я накинул куртку и выбрался наружу, где заметно похолодало: градусов до пяти-семи ниже нуля. Пройдя к последним саням, я поднял откидную заднюю стенку и принял из рук Володи сначала
— Разогрели гусятину и овощи, — сообщил мне наш юнга. — А ещё сверху я положил для вас с Натой несколько лепёшек.
— Николай Александрович! — окликнул меня доктор, едва оторвавшись от хорошего кусочка гуся (для быстроты разогревали сразу по четвертинке тушки — как прежде они были сварены). — Теперь-то уж точно дальше всё без нападений будет?
— Не знаю, Олег Сергеевич, кто тут во льдах обитает, — усмехнулся я. — Будем надеяться, что справимся и с возможными снежными чудищами!
Козырев даже изменился в лице — сегодняшнее происшествие, стало последней каплей для его нервов и я понял, что для следующей экспедиции (если, конечно, такая состоится) мне придётся искать другого врача. Вернувшись к трактору, я открыл дверцу, передал котелок с термосом своей помощнице, помедлил немного, осматриваясь по сторонам, и лишь тогда поднялся в кабину. Продлевать остановку для уже запоздавшего обеда я не стал и, едва захлопнув двери, тронул нашу гусеничную машину с места. Впрочем, мы с Наташей совсем неплохо закусили на ходу — ледовый путь пока не представлял особой сложности, и я пока мог отвлечься на минуту-другую, чтобы взять из рук своей помощницы тарелку с овощами, гусиную ножку, кусочек лепёшки, а потом и кружку с кофе.
— Вам подать что-нибудь ещё, Николай Александрович? — спросила девушка, опять добираясь до коробки с шоколадом. — Может быть, добавить кофе?
— Да, пожалуйста, — отозвался я, уже более внимательно следя за дорогой — подьём становился всё ощутимей. — Сегодня нам опять предстоит долгий путь.
— А я уже почти сплю, — с улыбкой пожаловалась моя собеседница, подавая мне вторую кружку кофе. — В таком тепле и после хорошей еды…
Минут через десять девушка и вправду задремала, очень удобно расположившись на своём сиденье-ложе — трактор всё также лишь плавно покачивался на неровностях снегового рельефа, а шум в звукоизолирующей кабине был вполне умеренным. Временами поглядывая на свою спящую спутницу, я думал о том, что, сколько ни откладывай вопрос о наших с ней дальнейших отношениях, но рано или поздно мне всё равно придётся принять окончательное решение, и самым крайним сроком для этого станет возвращение «Странника» в порт приписки. Крутизна склона продолжала нарастать, и через полчаса я переключился на третью передачу, а ещё через час — на первую, и мы теперь тащились со скоростью самого неторопливого пешехода, но я опасался, что со временем и этого станет недостаточно, и очень жалел, что на тракторе не был установлен ходоуменьшитель и дополнительный реверс-редуктор. Особое опасение у меня вызывали вынужденные манёвры, когда приходилось объезжать очередное препятствие или просто выбирать наиболее удобный путь на ледовом склоне. Всё же подъём из кальдеры продолжал оставаться достаточно пологим в сравнении с тем, что мы в своё время одолели при переходе хребта Северного, и, если бы не наш многотонный санный поезд, трактор взял бы его без каких-либо проблем. Наконец произошло то, чего я давно уже ждал и опасался — первая пробуксовка гусениц при очередном (совсем даже незначительном) повороте для объезда нескольких ледяных глыб. Почти сразу звенья «взяли» ледовую дорогу, и мы без промедления тронулись дальше, но очередная пробуксовка не заставила себя ждать — произошла уже через несколько минут, и мне даже пришлось на этот раз чуть притормозить левую гусеницу, чтобы сдвинуть с места весь тяжкий груз. Дергания машины из стороны в сторону разбудили мою спутницу — девушка приподнялась, села и обеспокоенно посмотрела на меня. Что-то говорить по поводу происходящего я не стал — был очень занят управлением трактора в сложных
— Иван Ильич! — сказал я откликнувшемуся на мой вызов заместителю. — У нас тут временные трудности — ты там проследи, чтобы паники не было.
— Да они спят все, Николай Александрович, — вполголоса сообщил мне Огнев.
— Один я вот только сижу да чайком балуюсь…
Ну что же… это было даже к лучшему — никаких лишних переживаний для моих усталых подчинённых, и можно было смело продолжать воевать со склоном, не опасаясь, что у кого-нибудь не выдержат нервы, и он выскочит из саней на ходу… В течение последующих двух с лишним часов мы продвигались со скоростью около километра в час — постоянно приходилось пользоваться планетарными тормозами (как, впрочем и педалями), чтобы сдвигать с места буксующую гусеничную машину. Наташа, не отвлекая меня разговорами, терпеливо сидела рядом и лишь однажды налила себе кружку кофе и взяла очередную плитку шоколада, а потом глянула на меня, но предложить не решилась…
Подъём кончился неожиданно: трактор с грохотом и лязганьем (на первой передаче) тяжело перевалился через ледяной гребень — очередное, весьма характерное для местного рельефа, «волновое» образование, но вместо некоторого до сих пор всегда следующего за ним выравнивания склона, мы вдруг увидели прямо перед собой красное, низко стоящее солнце, и только потом разглядели неширокое, весьма протяжённое ущелье с высоченными скалистыми стенами и сравнительно ровным, покрытым свежим снегом дном.
IV
Лишь только трактор вытянул за собой наверх весь наш санный поезд (без пробуксовки гусениц опять не обошлось, когда очередные сани переваливали ледяной гребень), я сделал короткую остановку на пять-семь минут, не собираясь, конечно, глушить дизель. Приоткрыв дверцу, я выглянул наружу, осторожно вдыхая морозный воздух: здесь было градусов пятнадцать — семнадцать ниже нуля, а потом, захватив куртку и шапочку, выбрался наружу, сказав своей помощнице, чтобы при выходе также одевалась потеплее. Мои люди уже выпустили собак, и теперь сами, разминая ноги, прохаживались вдоль саней.
— Я уже тревожиться начал, Николай Александрович, что застрянем где-нибудь на подъёме! — поделился со мной Огнев, когда я подошёл к «жилой зоне». — Трактор-то вы водите будь здоров! Не хуже, чем готовите, дерётесь и стреляете!
— Мастер он во всём… — начал было Володя одну из своих любимых фраз, но заметив мой отрицательный жест — трудно выслушивать одну и ту же остроту в сотый раз, поперхнулся.
— Долго ехать нам ещё, Николай Александрович? — спросил доктор, приблизившись к нам с кружкой в руках — пил чай, когда я остановил наш санный поезд.
— До победного конца! — усмехнулся я. — Так что настраивайся, Олег Сергеевич, на сон и обеды-ужины прямо на ходу!
— Доктор-то наш молодцом держался! — ухмыльнулся мой заместитель. — Сани порой так кренились, того и гляди перевернутся — наши мужики и те совсем извелись. А Олег Сергеевич знай себе чаёк подливает!
— Чего уж тут бояться, — буркнул Козырев, выплёскивая остатки чая на свежий снег. — После тех дымных монстров…
— Да я и не сомневался, что Олег Сергеевич у нас не из слабонервных мужиков! — охотно поддержал я своего заместителя, а потом с одобряющей улыбкой добавил. — Помню, как он саблезубого тигра шестом угостил!
— Николай Александрович! — пробасил Василий от вторых саней (даже шум от работающего тракторного дизеля ему не помешал), что-то там выискивая. — Солярки-то, поди, пора подлить в бак?
— Давай, Вася! — кивнул я. — Заливай всё, что осталось!
— Хватит горючки-то, Николай Александрович? — чуть обеспокоенно спросил Огнев, наблюдая за тем, как Василий вытягивает из саней одну за другой канистры с соляркой. — А то как встанем посередине снежной пустыни…
— Николай Александрович! — тут же заволновался доктор. — У нас же бензину для снегоходов немерено — его нельзя для трактора использовать?