Земля заката
Шрифт:
Разогрели ужин. Полностью рыбный, но им не привыкать.
Боцман Борис, который на борту, даже во внерабочее время, даже если был чуть навеселе, даже если поучал и рассказывал, дистанцию между собой и командой всегда выдерживал. А здесь вдруг разговорился, когда они, поев, расселись отдыхать, разложив спальные мешки.
Его рассказ был менее красочным, чем у Скаро, но явно более достоверным.
И пусть он не рассказывал про Гренландию, где под снегом и скалами якобы есть убежища и стоят гигантские, размером с дом,
Нет. Боцман рассказал про маленький островок на далеком-далеком севере. Куда он попал, когда был боцманом на другом рыболове, поменьше. И где они нашли покойников в ледниках. Солдат, замёрзших. И натовских и российских. Что они там делали накануне Войны или сразу после неё? Что это была за боевая операция? Дневников не нашли, как и записей. Если что-то и было, последние из выживших всё уничтожили, сожгли и стёрли.
Младший многое бы отдал за такие артефакты. Но Борис сказал, что даже если бы и нашёл, то ничего из этого на борт не принёс бы.
От некоторых тел на поверхности островка остались только кости, трупы других были высушены, как мумии. Но в ледяной пещере боцман нашёл несколько хорошо сохранившихся тел русских морпехов и решил забрать с собой. Хотел похоронить на суше с почётом, как подобает героям. Когда Борис это рассказывал, в глазах у него были слёзы благоговения.
Но наверху тела сразу начали распадаться, будто законсервированное внутри время ускорилось и наверстало упущенные годы. А холодильник на корабле – для припасов. Кто бы его пустил туда с трупами…. Пришлось хоронить в море. С грузом на ногах.
«Это тоже почётно. А проклятых пиндосов пусть Обама хоронит».
Ещё боцман рассказывал про Шпицберген, который норги звали Свальбард, но Борис говорил, что этот исконно-русский остров называется Грумант.
Пару раз он там побывал. Там стояло несколько заброшенных городков и угольная шахта, а людей не нашли. Хотя это же целый «архипелаг-гулаг» (Борис эти слова всегда ставил парой, в шутку), и места там много. А рядом и военные базы, и нефтяные платформы, и много чего ещё.
В общем, больше они туда не заходили. Без толку и опасно – много льдов, мало добычи. С ледоколом бы проще, но столько солярки никто зря тратить не будет.
– Вот и весь сказ. Просрали и страну, и мир, и всё, что можно. Остался только полярный песец. Без шуток. Набили и шкурок привезли. А Младший подумал: вдруг с тех пор что-то изменилось? И «полярники», такие как Шаман, там всё-таки живут? Хотя таймырец в этом и не признаётся, а может, и правда, сам не знает.
На Шпицбергене, как знал Младший от деда, находилось хранилище «Ковчег» с запасом семян на случай Судного дня. Кому оно досталось, интересно? Наверное, его содержимое не испортилось. Оно было устроено так, чтобы даже без электричества поддерживать минусовую температуру.
Много загадок таил в себе мир. И всё больше распадался на изолированные ареалы.
Но Александр понимал, что в дальней
Чем севернее, тем больше было воды в твердом состоянии. То есть льда. И если зимой он обычно тихо себе лежал, то летом от массива то и дело откалывались крупные куски – айсберги. Одно столкновение даже с не очень большим – и кораблю каюк. Он помнил про «Титаник». Ну, а для судов поменьше лёд ещё опаснее. Настоящих айсбергов Младший пока не видал, но наслушался рассказов и знал, что основная часть ледяных гор – под водой. Как и многие опасности в жизни, эта была скрытой.
Наверное, северяне как-то приспособились там выживать. Хотя, возможно, они сейчас размышляют о том, как бы откочевать южнее.
Небо казалось чужим, хотя широта была привычной. Рассвет заставил вспомнить о мерячении.
Ночью ударил мороз, и бухта покрылась коркой льда.
Лёд поймал их в капкан, будто желая превратить лодку в айсберг, а людей в снеговиков.
Раньше климат всё же был помягче, хоть это и бездоказательно. Говорили, что Гольфстрим совсем слабый стал. Младший сначала даже попытался вспомнить скандинавский пантеон, когда в первый раз услышал это слово на корабле; подумал ещё – снова суеверие, вот божка какого-то поминают.
Потом сообразил, что Гольфстрим – это не бог, а теплое течение, благодаря которому дядя его деда, живший когда-то в Мурманске, не имел меховой шапки-ушанки и тёплой дублёнки, чем сильно огорчал своих родителей-сибиряков.
Хорошо, что на лодке оказался укомплектованный ящик с инструментом. Быстро разобрали всё, чем можно долбить лёд – топор, лом, кайло, тяжёлую кувалду. Работали без остановок под встревоженные крики птиц, время от времени сменяя друг друга. Никому не хотелось оставаться тут навсегда.
Панический иррациональный страх не проходил. А вдруг «Король Харальд» налетел на скалы или достался пиратам? Или про них просто забыли?
И только потребность не показывать свой страх другим… спасала. А ещё ударный труд.
Освободив лодку, рванули вон из коварной бухты, и облегчённо выдохнули, разглядев в бинокль знакомые очертания. Корабль шёл им навстречу. Никто, конечно, не собирался их бросать.
Как же Александр был рад снова ступить на палубу временного дома. Настолько пустым и холодным был мир за его пределами.
Саше нравилось обозревать берег, даже если это была едва различимая полоска на горизонте. Не раз ему за это прилетало – заняться больше нечем? И всё равно, в редкие минуты отдыха он старался хотя бы ненадолго подняться из кубрика, подойти вплотную к леерному ограждению, и, придерживаясь за него на всякий случай, смотреть во все глаза вдаль. Из кубрика ничего разглядеть нельзя, иллюминаторы всегда были мутные от брызг и находились слишком низко над водой, за исключением нескольких «начальственных» кают в надстройке. «Как перестать называть эти штуки иллюминатами?».