Земные наши заботы
Шрифт:
Однажды я спросил об этом Терентия Семеновича.
Он ответил:
— Кто наблюдал, тот и скажет. Как же я присвою чужую работу, в которой не
участвовал? Нет, не могу я говорить о том, что не мной добыто и чего я,
следовательно, хорошо не знаю. А вдруг исследования эти сделаны не совсем
добросовестно? Может такое быть?.. В истории науки такое случалось.
Кажется, все ясно. Казалось, одержана полная победа. Однако именно в эти
дни, когда проходили уже
года, — ученые продолжали вести яростный спор, как лучше распахивать
целинные и залежные земли: глубоко или мелко, куда, в какой слой захоронить
дернину. Целину уже распахивали, и глубоко, и мелко, по-всякому. Об одном
спора не было: можно ли, получив в первые годы высокий урожай, сохранить
плодородие на длительное время или даже увеличивать его?
И Мальцев, лежа в больнице, пишет письмо: прятать дерницу никуда не надо!
В нем он не только предупреждает о недопустимости вспашки с оборотом пласта
(приводил я уже эти строчки), но и дает подробные советы, как и что нужно
сделать, чтобы беды не случилось. Советует как заботливый хозяин-земледелец,
которого болезнь отлучила от поля, на котором целинники ведут работу, —
слышал, ведут не совсем так, как нужно. Советует, как лучше сохранить и
умножить плодородие осваиваемых земель, на сколько сантиметров нужно
фрезеровать, а потом дисковать дернину «хорошо отточенными дисками» (а если
фрезы в хозяйстве не окажется, то сразу начать с дискования). «Дернину не
нужно всю прорезывать, если она имеет порядочную толщину». «Пусть люди
подумают, как это лучше сделать, и не обязательно, как мы делали, а может,
найдутся лучшие методы».
Смелое это было письмо, а еще смелее мысли в нем, проникнутые высокой
ответственностью перед обществом и страной.
Здесь мне хочется прервать свой рассказ, чтобы напомнить вот эти слова,
сказанные однажды Мальцевым: «Меня и выучили и воспитали книги». И
воспитали...
Я снимаю с полки и листаю том сочинений Писарева, вслух читаю те места,
которые помечены рукой Мальцева. Терентий Семенович слушает, в знак согласия
кивает головой, потом задумчиво говорит
— Не перестаю удивляться уму этих людей... Писарева возьмите, Белинского
или Чернышевского: писали о литературе, о литературных делах, а умом
охватывали все стороны человеческой жизни и деятельности. — Помолчал, потом
спросил: — Как думаете, есть сейчас такие критики, такие умы?..
Задавая этот неожиданный для меня вопрос, Мальцев (так мне показалось)
ждал, надеялся услышать утвердительный ответ. Больше того, мне показалось,
что
что-то такое, без чего жизнь наша в настоящем и в будущем окажется скучной,
без мысли, поддерживающей и ведущей человека. Поэтому, не дождавшись моего
ответа, он сказал:
— Может, они и есть, а мы их не знаем, не слышим их...
— Должно быть, есть, — согласился я, думая вот о чем. Размышления великих
критиков о русской литературе (о литературе, не о земледелии) привлекали и
продолжают привлекать внимание Мальцева не меньше, чем ученые труды
знаменитых земледельцев. Потому, наверно, что в размышлениях этих (как и в
обстоятельных суждениях Гоголя и Герцена, Льва Толстого и Жан-Жака Руссо,
Рабиндраната Тагора и Садриддина Айни) Мальцев находит ту нравственную
опору, без которой трудно было бы осознать жизнь, как без одоления
философских трудов классиков материалистического учения трудно, а то и
невозможно было бы создать свое учение, давшее отечественной нашей науке
новое направление.
Не случайно, читая Писарева, Мальцев подчеркнул и вот эту строку:
«Мы богаты и сильны трудами этих великих людей...»
А Рабиндранат Тагор убедил его в том, что «настоящий ум не крадется
темным кривым переулком, он открыто идет по ровному, широкому и прямому, как
царская дорога, пути».
Однако вернемся к письму.
Целинники услышали Мальцева, но уразумели тревогу его не все и не сразу.
Первыми осознали те, кто побывал в гостях у Мальцева на тех двух совещаниях,
которые созывались в 1954 году. Они слушали его убедительные доводы, сами
выступали на тех совещаниях, выступали и дома, призывая «смелее внедрять
новую систему обработки почвы», провозглашая: «Систему Т. С. Мальцева — на
поля Казахстана». Однако окончательно уразумели лишь после того, как злого
джинна выпустили, который и загулял по распаханной степи пыльной бурей,
снявшей, где можно было снять, рыхлый пахотный слой — самый плодородный
Понимаю, трудно было отказаться от классического земледелия. Веками
человек пахал, а теперь, выходит, творил безумие? Веками любовался он
вспаханным полем — ни соринки на нем, ни соломинки, все вспахано и прибрано.
Видно, что поработал на славу, в пух взбив землю. Нет, не иронизирую я.
Действительно трудно. Бунтует и сам земледелец, и те, кто руководит
земледельцем. Не в давние пятидесятые годы, а совсем недавно я своими ушами
слышал, как председатель колхоза, четверть века проработавший агрономом