Зеркала и галактики

Ворон Елена

– Нет, – глухо сказал Том; вцепившиеся в пульт руки напомнили мне руки каменных статуй в заброшенном городе.

– Борт 01, подтвердите приказ.

Лисовин подтвердил. Его била нехорошая дрожь, и налипшие на лицо черные клочья густели. Я обнял Тома за шею, но это не помогло, лишь его страх начал передаваться мне. У глаз закружились черные завитки.

С минуту передатчик молчал. Ума не приложу, как мы эту минуту продержались. Я едва различал огоньки на пульте, нарисованные цифры на бумажках расплывались,

а что говорили табло, я и вовсе не видел: одни мерклые желтые пятна. Оставалось молиться, чтобы у ослепшего лисовина не дрогнули руки, да не выросла бы у нас на пути какая-нибудь скала.

– Нельзя говорить, что погибли, – прошептал Том.

На Энглеланде есть примета: если объявить живого человека мертвым и люди поверят, он может взаправду умереть. Я раньше в приметы не верил.

В кабине раздался голос Криса Делла:

– Том, Джим! Что там у вас?

Лисовин молчал, и отвечать пришлось мне:

– Ребята погибли.

– Что ты несешь?!

– Погибли, – повторил я, ведь мы получили приказ планет-стрелка.

А приметы на Энглеланде дурацкие.

– Все? – переспросил второй помощник, разом охрипнув. – И Алекс?

– Да.

– А Рей?

– Тоже.

– И Мэй? И твой Сильвер?

– И они… И Хэндс.

– Ты с диагностером смотрел?

Крис Делл надеялся на мою ошибку, на мою глупость, на чудо. Он не завоет от горя, пока не увидит трупы.

– Что показал диагностер? – потребовал он.

Я не успел придумать, что солгать. Лисовин дернулся у меня в руках и заплакал навзрыд.

– Крис! Мистер Смоллет… – разобрал я сквозь плач. И еще разглядел, что руки с пульта управления он не снял.

Делл что-то прошептал на RF-языке. Сухо, без единой слезы, рыдал Том; вокруг клубились черные клочья, сливаясь в сплошное облако. «Вмажемся в скалу, – подумал я. – Сейчас вмажемся». Сил не было бороться с этой мыслью.

– Том, подымаемся. Быстрей.

Лисовин мгновенно утих; глайдер задрал нос и пошел вверх. Меня отбросило к задней стенке кабины, а сквозь стекло на нас хлынуло черное небо. Оно давило, пыталось прижать обратно к земле, не пускало вверх. У Тома вырвался стон; глайдер продолжал набирать высоту.

– Джим, – позвал с «Испаньолы» Крис Делл, – в самом деле? Алекс мертв?

– Да…

– И Рей?

– Крис, черт возьми! – закричал я, сам себя едва слыша. – Все мертвы! Слышите?! Все!

Никогда прежде со мной не случалось истерик.

Делл наконец поверил. Его боль услышали и сочли привлекательной, а про нас позабыли: хмарь разжидилась, черные клочья соскользнули у Тома с лица, поплыли к стеклу и растаяли. На всех табло отчетливо светились цифры, ясно горели огоньки индикации. Внизу проносился поросший фиолетовым кустарником склон горы. Кусты едва не обметали брюхо нашей машины.

– Ох! – разглядев, что

творится снаружи, Том взял еще круче вверх.

В лобовое стекло теперь смотрело синее искрящееся небо. Мы неслись в эту чистую, играющую искрами синеву – живые, спасенные поверившим в нашу ложь вторым помощником. Освобожденные чужим горем. Крис, спасибо. И простите нас…

– Борт 01, как вы? – заговорил планет-стрелок.

– Все хорошо, – отозвался лисовин, опуская задранный нос глайдера. – А у вас как дела?

– Явились, гады. Собрались, как в театре. Упиваются.

Меня что-то кольнуло.

– Какие они? – спросил я, пытаясь сообразить, что меня насторожило.

– Дыры в небе, – объяснил Грей. – Чернота, а из нее хлещет невидимая гадость. Датчики излучений не фиксируют, но сам чувствуешь.

– Сколько их?

– Три. – Он перевел дыхание; видимо, соседство с небесной гадостью давалось тяжело. – Джим, попробуй растолкать мистера Смоллета. Пусть поглядит, что с Рейнборо. До связи.

Меня осенило: «Собрались, как в театре», – сказал Грей. И мистер Смоллет недавно говорил: «Экипажи Флинта… Театр!» О ком горевали экипажи проклятого Беном Ганом капитана?

Я шагнул в салон, и все размышления вмиг вылетели из головы. Капитан Смоллет вытянулся между кресел, у ног навалившегося на подлокотник, сломавшегося в поясе Рейнборо. Пепельное лицо капитана было повернуто ко мне; руки лежали на ботинках пилота, словно мистер Смоллет задумал обтереть с них пыль, но не успел и умер.

Я кинулся к «бывшему навигатору».

– Проснись. Ю… Джон!

– Что там? – тревожно спросил из кабины Том.

– Не знаю. Проснись, – я затряс Юну-Вэл за плечо. – Ты врач или кто?

– Врач, – шепнула она, не открывая глаз. Ресницы были мокрые. – Но мы не поможем.

Я упал на колени возле мистера Смоллета. Он был теплый, и я нащупал слабый пульс. Обернулся, чтобы сказать об этом Юне-Вэл. И уткнулся взглядом в открытые глаза бывшего старшего пилота. Перегнувшийся через подлокотник Рейнборо невидяще смотрел на меня, зрачки расплылись во всю радужку, а обаятельное лицо было незнакомо строгим. И неподвижным.

Я похолодел.

– Рей в коме?

Жесткие черты «бывшего навигатора» болезненно дрогнули, мокрые ресницы поднялись.

– Он мертв.

Как это – мертв? Я же обманул Криса Делла. Я солгал ему. Рейнборо должен быть жив, я ведь сказал неправду.

– Рей?

– Он не услышит.

Как не услышит? Как это может быть?

– Он отдал свою жизнь тебе, – вымолвил «бывший навигатор».

– Рей, – опять позвал я, начиная осознавать слова Сильвера. – Рей, друг…

Друг. Я только сейчас это понял. Настоящий друг. Умный, душевный. Щедрый на заботу и любовь. Слишком щедрый. Одним прикосновением отдавший жизнь.