Зеркало Елены Троянской
Шрифт:
Джексон поднял глаза на Дороти:
— Но… удобно ли это?
— Несомненно, удобно, — решительно ответила та.
— Вы ангел, Дороти, — сердечно произнёс Джексон. — Я печатаю довольно медленно, так что, если бы вы могли перепечатать вот это, — он выложил перед ней ворох рукописных листов, — я был бы вам очень признателен… О, а я даже не могу пригласить вас поужинать! Боюсь, в ближайший месяц я вообще не выйду из особняка!
— Оставьте, Джексон, я делаю, что могу. В конце концов, это тоже своего рода… акт милосердия, — ответила сестра, располагаясь за столом у пишущей
— Это? Нет, это писал кто-то из его агентов. Ужасный почерк, не правда ли? — виновато посетовал секретарь.
Дороти решительно застучала по клавишам; Джексон, с восторженным умилением полюбовавшись её энергичной работой, углубился в другие дела. Через некоторое время звякнул электрический звонок. Джексон жестом показал Дороти приостановить работу и выскочил из секретарской.
Пока он получал очередные распоряжения от Карниваля, Ива внимательно и жадно просматривала описания предметов коллекции лорда. О, в залах и в кабинете она видела далеко не всё, чем мог бы гордиться его светлость! Пролистав страниц десять подробного описания живописи, она, наконец, добралась до древностей и буквально впилась глазами в неразборчивые строки.
Сомнений не было — это был почерк доктора Купера, и его манера описывать предметы — дотошная, любовная, почти экзальтированная. Он продал Карнивалю всего с десяток предметов, — но Боже милостивый! — какие это были предметы! Античное золото, индийские драгоценности, китайские камни! Но особенно Иву заинтриговали листы с отсутствующими описями. Да-да, в разных листах какие-то статьи были аккуратно вырезаны. Судя по пропускам, таких описей было две, или три, от силы — четыре, если описания были достаточно краткими, что, впрочем, было не в манере Купера.
— Разве его светлость что-нибудь продавал из своей коллекции? — между делом спросила Ива, когда секретарь вернулся, и она вновь могла приступить к работе.
— Нет, что вы, никогда! — с некоторым даже возмущением ответил Джексон. — Он много покупает, это верно; но чтобы продавать — никогда!
Секретарю пришлось заняться своей работой, а Ива ещё некоторое время сидела, глядя на изрезанные листы и испытывая необыкновенное волнение. Ничто уничтоженное не исчезает навеки. Зияющие пустоты хранили память о беглом, с сильным нажимом и длинными косыми петлями, почерке Купера. Призраки слов, почти невидимая паутина письма колебалась в воздухе, строки торопливо набегали одна на другую, словно опасаясь так и остаться безвестными. Ива хотела различить буквы, но тут Джексон задал ей какой-то вопрос, Ива отвела взгляд от листа, и тени слов растворились в воздухе.
Пришлось отвлечься от записей Купера, да и вообще — от каталога коллекции лорда Карниваля. Пришло время ланча; секретарь, всё более чувствуя себя погробным должником милосердного ангела, принёс в комнату холодный ростбиф и сандвичей, подогрел чаю и устроил небольшой стол у камина.
— Да уж, коллекция Его Светлости впечатляет… — задумчиво сказала Дороти.
— Если бы он не был так несметно богат, он давно разорился бы на своём
Теперь Джексон, переживший столь глубокое потрясение, пребывал в меланхолическом настроении.
— Там есть несколько изрезанных страниц… — заметила Дороти.
— А-а, это его светлость сам редактировал каталог, прежде чем передать мне. Вообще-то все записи он хранит у себя в кабинете, никому не показывает. Но теперь велел мне привести это всё в надлежащий вид, прежде чем передавать коллекцию новым владельцам.
— У него, наверное, много агентов? Я перепечатала листы, написанные ужасным почерком.
— Да уж, у всех учёных — кошмарный почерк. Торопятся записать свои мысли. Тот человек, кажется его фамилия Купер, он вообще был довольно импульсивным типом. Вы верите в графологию? Говорят, по почерку можно определить характер. А тот господин, кажется, археолог, увлечённая натура, слишком эмоциональный и упрямый. Удивительно, как лорд Карниваль выносил его. Терпеть возражения не в его духе.
— Но ведь он терпел этого Купера? — с недоверием поинтересовалась Дороти.
— Ну да. Хотя, в конце концов, они сильно повздорили, чего и следовало ожидать.
— Давно это случилось? — осторожно спросила сестра милосердия.
— Кажется, осенью прошлого года. Его светлость был страшно разгневан. Лорд Карниваль вообще… ужасно несдержан в гневе, — горестно вздохнул Джексон.
После короткого отдыха Дороти Мадж вернулась к печатной машинке, а Джексон, немного успокоившись, занялся описанием книг. Через пару часов работы Дороти удовлетворённо постучала по столу срезами толстой кипы свежеотпечатанных листов. Она составила практически полное представление о коллекции Карниваля. Оставались лишь исчезнувшие описания. Но Ива не сомневалась, что та странная дурнота, то болезненное ощущение на кончиках пальцев, что посетили её в кабинете лорда, относились именно к этому вырезанному. Да-да, там спряталось нечто исключительно важное.
— О, Дороти… Не знаю, что бы я делал без вас! — горячо воскликнул Джексон, с восхищением глядя на проделанную сестрой милосердия работу.
Но тут его вновь призвал властный звонок из кабинета. Джексон вернулся через несколько минут и стал с с озабоченным видом колдовать над спиртовкой.
— Его светлость потребовал чаю, — сообщил он. — Сказал, что не будет спускаться в столовую, пообедает в спальне.
— Мистер Джексон! Эдвард! Я умоляю вас — послужите медицине! — воскликнула Дороти.
— Каким же образом? — опешил секретарь.
— Его светлость наотрез отказался от лекарств, но я прежде всего медицинская сестра! Вы не могли бы дать ему порошок?
— Но он не станет, — затряс головой Джексон.
— Давайте добавим его к чаю. Он почти не имеет вкуса. Пусть лорд Карниваль и самого несдержанного нрава, но никто не должен остаться без божьей и медицинской помощи. По крайней мере, это укрепит его расшатанные нервы.
Дороти ловко всыпала порошок в чашку и улыбнулась секретарю. Когда Джексон вышел, она достала из саквояжа другой порошок и аккуратно высыпала его в чашку секретаря.