Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников
Шрифт:
– Поживем – увидим, – снисходительно улыбнулся горбун. – Я прекрасно знаю: без временных затрат и труда не выловишь рыбку из пруда. Но благодаря небольшому наследству, которым я обязан благодетельной скупости своей матери, у нас есть чем продержаться, по крайней мере три года. А через три года… – Загадочно улыбнувшись, он замолчал.
– Да, через три года!.. – подхватила певица, победно покачивая головой.
– А что будет через три года? – поинтересовался Уголен.
– У нас обширные планы на будущее! – ответил горбун,
Уголен чуть не задохнулся…
– Вам известно, что у вас больше двенадцати тысяч метров?
– Двенадцати тысяч восемьсот, – уточнил горбун. – Этого недостаточно или, скорее, будет со временем недостаточно, и я бы хотел заранее обеспечить себе еще лишний гектар. Будьте так любезны, разузнайте…
– Справлюсь в деревне… – только и вымолвил Уголен. – Сосед ваш, кажется, булочник… Я спрошу у него.
– Благодарю вас.
– Но для того, чтобы возделывать два гектара, вам понадобятся работники?
– Разумеется, мне нужны будут двое. А эти двое, вот они!
Он раскрыл обе ладони и протянул их вперед: они у него были широкие, с длинными пальцами, но тонкие и белые, с почти прозрачными ногтями. Он встал, улыбаясь.
– Должен вам сказать, что ваша любезность для меня – большой сюрприз. Моя мать, которая здесь родилась, много раз говорила мне, что крестьяне из Бастид-Бланш – самые настоящие дикари и ненавидят людей из Креспена ни за что. Я с удовольствием отмечаю, что вы являетесь исключением, и радуюсь, что мы с вами познакомились. Однако я попрошу вас не оповещать всю деревню о нашем приезде: они и так узнают о нем слишком рано.
– Вам придется ходить в деревню за хлебом!
– За покупками мы будем ходить в Руисатель. Это, конечно, чуть подальше, но там, по крайней мере, люди поцивилизованнее… Еще раз спасибо. Но теперь я должен взяться за самое неотложное. Эме, который час?
Взглянув на золотые часики на браслете, Эме ответила:
– Ровно десять.
– Нельзя терять ни минуты. Пока вы будете наводить порядок и готовить обед, я начну чинить крышу. Извините меня, дорогой сосед. Первый день особенно важен, я должен сию минуту приступить к работе! – Он встал, пожал Уголену руку. – Благодарю за бескорыстную помощь и уверяю вас в своей искренней соседской дружбе.
Он вошел в дом, некоторое время спустя верхняя часть его тела вдруг показалась на крыше под звук потрескивающих под его ногами разбитых черепиц.
– Да, это настоящее поле боя, – весело сказал он. – Все эти камни клали на черепицу, чтобы ее не сносило, когда дует мистраль?
– Наверно, так и есть, – ответил Уголен.
– Кажется, их клали весьма неосторожно, если только не забрасывали снизу… Много черепиц расколото… К счастью, те, что на крыше конюшни,
– Главное – береги руки! – крикнула светловолосая женщина.
– У меня есть все необходимое! – ответил горбун, вынув из кармана пару старых перчаток из тонкой кожи.
– Берегитесь скорпионов! – закричал Уголен. – Они часто водятся под черепицей.
– Спасибо за предупреждение, – ответил горбун, который теперь целиком показался на крыше. – То, за что я сейчас возьмусь, продержится недолгий срок, поскольку у меня нет цемента и извести. Однако этого будет достаточно, чтобы уберечь нас от весеннего дождя!
– Что ж, желаю упорства! – сказал Уголен.
– У нас его хоть отбавляй, – ответил горбун и, натянув перчатки, расставив руки в стороны, как канатоходец, двинулся вдоль коньковой балки крыши.
Уголен бросился на поиски Лу-Папе, но не сразу нашел его – тот был в винограднике. Сидя на табуретке, которую он всегда носил с собой, старик натягивал железную проволоку для виноградных лоз.
Заслышав, как бежит племянник, он поднял голову.
Уголен, задыхаясь, первым делом осмотрелся вокруг и только тогда вполголоса выпалил:
– Горбун уже тут. С женой и дочкой. Переселились с мебелью и пожитками. Устраиваются.
– Хорошо, – сказал Лу-Папе, – сходи за моим ягдташем! Он вон там, под терпентинным деревом. Перекусим. Я забыл позавтракать.
Уголен устроился на борозде, а Лу-Папе по-прежнему сидел на табурете. Переломив хлеб, он принялся резать колбасу, пока племянник откупоривал бутылку и наполнял стаканы вином.
– Итак, что он за человек?
Уголен секунду помедлил с ответом.
– Ну, типичный городской горбун! – проговорил он, словно речь шла о широко известном типаже горожанина-горбуна.
– Он что, очень городской?
– Дальше некуда! Они оба очень милые, но несут такую чушь, что ты не поверишь. Он считает, что красивее чертополоха на свете ничего нет, и собирается его сфотографировать. А его жену так и бросает в жар при виде кустов жоподёра. И оба говорят, что эта ферма – рай на земле!
– Ты что, виделся с ним?
Уголен, с раздутой от еды щекой, не без труда выговорил:
– Я помог ему выгрузить мебель, и он угостил меня белым вином.
– И долго он намеревается оставаться там, наверху?
– До самой смерти. Так он сказал.
– Он что, болен?
– Ничуть! У него руки – как у кузнеца! Привез с собой целую повозку кирок, мотыг, граблей и лопат и собирается крестьянствовать!
– Он тебе об этом сказал?
– Ну да. А еще сказал, что его двенадцати тысяч метров ему будет недостаточно, что ему нужен еще один гектар, что он собирается купить поле булочника! Он говорит, что у него «обширные планы» на будущее!
– Значит, – заключил Лу-Папе, – он знает о роднике?