Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

Паньоль Марсель

Уголен уже чуть не ушел с головой на дно от такого количества хлынувших на него знаний.

– Такое даже во сне не приснится!

– Цифры налицо! Правду сказать, в эти пятьдесят два сантиметра входят и зимние дожди, которые нас не интересуют. Но вот то, что небо обязано предоставить нам в месяцы вегетации растений: апрель – шесть дождливых дней, май – пять, июнь – четыре, июль – два, август – три, сентябрь – шесть, октябрь – шесть дней.

– По-моему, так оно и есть! – проговорил Уголен.

– Однако, – продолжал горбун, – надо признаться, этих

дождей, нрав которых непредсказуем, недостаточно, чтобы урожайная кукурбита-мелано-сперма дала все, на что она способна. Я не рассчитываю на то, что она и здесь расцветет пышным цветом, как в тропиках. Я даже не надеюсь на двадцать пять сантиметров роста в день, он вряд ли составит более пятнадцати сантиметров.

– Какой ты все-таки пессимист! – покачала головой Эме.

– Ничего не поделаешь, приходится, во избежание горьких разочарований. Это же не игра, дорогая Эме. Не забывай, мы обречены не позднее чем через три года преуспеть под страхом возвращения в городской ад. Вот я и говорю – пятнадцать сантиметров, что уже само по себе немало.

– К тому же пятьдесят сантиметров в день было бы многовато… Через полгода, чтобы собрать урожай, пришлось бы отправляться за тыквами вон туда, в деревню! А если бы стебли переплелись, можно было бы чего доброго и запутаться в них, – рассудил Уголен.

– Что тут возразишь!

– Но если так, по сто килограммов с каждого растения нам не собрать, – жалобно протянула Эме.

– По сто килограммов? – изумился Уголен.

– Да, такова обычно урожайность этой тыквы, когда она произрастает у себя дома. Здесь же здравый смысл подсказывает, что даже при самом наилучшем уходе мы соберем в среднем не больше пятидесяти или шестидесяти килограммов с растения.

– Это уже было бы неплохо! – сказал Уголен. – Но у вас только четыре семечка…

– Дело в том, что их очень трудно раздобыть! Этими я обязан одному другу, мореплавателю из Марселя… Я посажу их в защищенном от непогоды месте и буду беречь как зеницу ока… Понаблюдаю за тем, как они себя ведут, прежде чем затевать что-то по-крупному. За пять-шесть месяцев эти семечки дадут мне добрую сотню тыкв как минимум, то есть достаточно семян, чтобы засеять целый гектар. За это мы примемся в будущем году. Через полтора года соберем урожай и уже тогда займемся масштабным разведением кроликов! Такое предприятие, как наше, не запустишь просто так, без серьезной подготовки. Потребуется по меньшей мере три года, чтобы оно оправдало все затраты и принесло прибыль. А до тех пор есть чем продержаться!

Он говорил столь убедительно, что Уголен был потрясен. Три года!

«Какое счастье, что он не знает о роднике», – подумал он.

– Ну что, сосед, как вам все это?

– Очень интересно! А эти тыквы, они вкусные?

– Вкуснейшие! – ответил горбун, словно он только ими и питался. – К тому же кожура у них твердая и такая водонепроницаемая, что их можно хранить несколько лет и мякоть при этом не испортится: тыквы останутся такими же свежими и питательными, как в тот день, когда их сняли!

– Как жаль, – сказал Уголен, –

что крестьянам не рассказывают о ней.

– О да! – воскликнула Эме. – Очень жаль!

– Ничего не поделаешь, – печально проговорил Уголен, – у нашего брата-крестьянина книг маловато… Мы всему учимся у своих стариков, потому и погрязли в рутине. Ах, рутина, рутина, что может быть страшнее…

– Наконец-то и настоящий крестьянин это признаёт! – обрадовался горбун. – Ну, раз вы способны понять, я вам подарю несколько семечек: пока у меня только эти четыре, но через полгода проблема будет не в том, чтобы раздобыть семечки, а в том, чтобы остановить их размножение!

– Ну если вы не в состоянии остановить ни кроликов, ни тыквы, то я себя спрашиваю: куда мы идем?

– К богатству! – воскликнул горбун. – И знайте: в благодарность за вашу искреннюю доброту я поведу вас к нему, взяв вас за руку.

– Он этого заслуживает, – поддакнула Эме и наполнила два больших стакана белым вином.

– Кстати, – сказал Уголен, – вы меня спрашивали насчет поля булочника, но я с ним не говорил.

– Почему?

– Потому что вчера в клубе речь шла о вас. Они знают, кто вы…

– А откуда?

– Не знаю… В деревнях наблюдают, обсуждают… Один из наших стариков поведал про рукопашный бой на свадьбе вашей матери…

– Мой отец несколько раз рассказывал мне об этом, – признался горбун, – но всегда со смехом.

– А вот им было не до смеха. То, что первая местная красавица вышла за парня из Креспена, до сих пор считается у них предательством.

– Как это низко! – презрительно отозвалась Эме.

– Такое нелепое злопамятство доказывает, что она была тысячу раз права, уехав подальше от этого скопища полоумных грубиянов, с которыми я никогда не собирался общаться, о чем я вам уже говорил, – промолвил горбун.

Эме побледнела от возмущения.

– Мой муж оказал им очень большую честь, поселившись здесь. Так им и передайте.

– Что поделаешь, они таковы… Заметьте, кстати, они не станут вам вредить… Если вы сами им ничего не скажете, они оставят вас в покое, а вот что касается поля, попробую взять его в аренду, якобы для себя, а на самом деле для вас… К тому же я вот что еще подумал. Ходить в Руисатель за покупками далеко. Я могу оказать вам услугу: у меня есть Делия, она трижды в неделю убирает у меня и ведет домашнее хозяйство… Вы просто дадите мне список, и она принесет вам все, что пожелаете!

– Дорогой сосед, я в очередной раз принимаю ваше щедрое предложение, потому что в данный момент нам нужно обустроиться на новом месте и ни на что другое времени не остается. Кстати, будьте уверены, настанет час и я докажу вам свою благодарность не только на словах.

Уголен со всех ног бросился в деревню. Лу-Папе как раз заканчивал партию в петанк на эспланаде. Опершись левой рукой о палку, он долго раздумывал, а потом так искусно подбросил шар, что тот под бурные возгласы присутствующих попал в цель, и это дало его команде пятнадцатое, победное очко.