Жара в Архангельске-2
Шрифт:
— Так, теперь твоя очередь стоять у подъезда, — сказала она Салтыкову тоном, не допускавшим возражений, — А Майкл пойдёт с нами в дом.
Салтыков заартачился было, но Олива так окрысилась на него, что пришлось подчиниться. Однако он не стал мокнуть под дождём — не успели друзья войти в квартиру, как он начал тарабанить Оливе на сотовый и скулить, чтобы они поторапливались.
«Ишь хитрый какой, — с неудовольствием подумала Олива, — Сам-то не больно стал под дождём мокнуть, а Майкла поставил!
— Нет ли у тебя попить чего-нибудь? — спросил Майкл у Оливы.
— Есть сок ананасовый, — Олива налила ему соку в чашку.
— Мокрый весь… — Настя потрепала его по щеке. Майкл вспыхнул багряным румянцем — хоть прикуривай.
— Ой, я ж совсем забыла — мне пора, — спохватилась Настя, — Проводите меня до метро?
— Щас все вместе поедем, — сказала Олива, — А то уж не рано.
Все четверо пошли к метро. На прощанье Майкл наклонился к Насте и поцеловал её. Олива и Салтыков многозначительно переглянулись.
— Дай пять! — сказала Олива, и они с Салтыковым ударили друг друга по рукам.
Гл. 8. Прыжок с моста
Приехав в гостиницу, Майкл, Салтыков и Олива прилегли отдохнуть. Майклу нездоровилось: стояние под дождём не прошло для него даром. Он лёг и уснул заболевающим, а проснулся уже больным. Ребята хотели было вечером пойти гулять в центр Москвы, но Майклу было трудно встать с кровати, и его решено было оставить в номере.
Сумерки сгущались над Москвой. Салтыков и Олива сидели на скамейке у памятника Димитрову. Оставшись наедине, им было неловко друг с другом. Говорить было не о чем, хоть и оба понимали, что как раз сейчас-то пришла пора объясниться.
— Кажется, я люблю тебя, — произнёс Салтыков.
— Кажется?..
— Нет, не кажется. Точно люблю. Я люблю тебя, Олива…
У Оливы на глаза навернулись слёзы.
— Я тебе не верю.
Салтыков молча закурил. Оливе было тягостно это молчание, ведь надо было сказать многое. Она сама не могла разобраться в своих чувствах к нему. «Если б я знала, что так получится… — думала она, — Если б я только знала…»
— Ну скажи хоть что-нибудь, не молчи, — попросила Олива.
— Мне нечего сказать.
— Почему… Нет, нет. Не стоит, нет, не стоит ничего этого… — бормотала она, с трудом подбирая слова. «Ну как это объяснить? — стучало в её голове, — Как объяснить, мне так часто делали больно, выдавая за любовь не то… Как объяснить, что мне самой тяжело, ведь это всё свалилось неожиданно, как снег на голову…»
— Я на тебе женюсь, — донёсся до неё голос Салтыкова.
— Шутишь, что ли, — не поверила Олива, — Ты на мне не женишься…
— Я на тебе женюсь, — повторил он, — Этой же зимой мы поженимся с тобой в Питере. А потом я увезу тебя к себе…
«Интересно, а ты у
— Ты это точно решил? Я даю тебе время подумать две недели. Подумай…
— Я уже обдумал. Я люблю тебя. Вот я весь перед тобой, что хочешь со мной, то и делай.
Олива искоса взглянула на Салтыкова. В своём светлом жакете он сидел на скамейке прямо и самоуверенно, и так же прямо держал свою белобрысую стриженую голову, плотно сжав скулы и вперив перед собой тяжёлый стальной взгляд. Олива невольно поёжилась: за такого ли «принца» мечтала она выйти замуж? Она вспомнила красивое юное лицо Даниила, его мечтательные зелёные глаза — и вздохнула.
Салтыков пристально посмотрел ей в глаза. Оливе стало неприятно. Она всегда комплексовала из-за своего косоглазия, поэтому избегала смотреть людям в глаза.
— Видишь, у меня недостатки и во внешности, и в характере. Зачем я тебе?
— Мне нравятся твои глаза. Они меня завораживают, — сказал он, — Я люблю тебя. Сколько хочешь раз могу тебе это сказать…
Между тем на улице окончательно стемнело. Молодые люди снялись со скамьи и пошли в сторону набережной. Салтыков открыл перед Оливой дверь какого-то дорогущего ресторана, и ей ничего не оставалось делать, как войти туда вместе с ним.
В ресторане почти никого не было. Салтыков сел напротив Оливы, сделал заказ, как тогда в пиццерии, не спрашивая её, что она будет. Олива опустила глаза: она уже несколько дней с того самого злополучного момента, как приехала в Питер, чувствовала себя вещью, куклой в руках Салтыкова.
— Скажи мне честно: твоя мать рассчитывала, что мы заплатим за грузовое такси? — спросил он, пристально глядя ей в глаза своим тяжёлым взглядом.
Олива испытала мучительный стыд.
— Да нет, — ответила она, пряча глаза, — Хотя кто её знает, я не могу ручаться. Очень возможно, что ты прав…
Салтыков достал из нагрудного кармана своего пиджака толстую пачку денег, долго считал их и, выбрав, наконец, из пачки тысячерублёвую купюру, протянул Оливе.
— Убери. Я не возьму, — отказалась Олива.
— Возьми, — сказал он, — Я не хочу, чтобы моя девушка таскала на себе двери.
— Ты ставишь меня в унизительное положение, — произнесла Олива, отодвигая от себя деньги, — Я, между прочим, не нищая!
— Но мне эти деньги ничего не стоят. Возьми, — он пододвинул купюру к ней.