Жара в Архангельске-2
Шрифт:
— Андрей, ты должен выслушать меня, — сказала Олива и осеклась — никогда ещё ей не приходилось называть Салтыкова по имени, и это невольно резануло ей уши, — Я всегда считала тебя своим лучшим другом, и любила тебя как брата, но теперь… я, честно говоря, просто в шоке… от такого твоего… порыва…
— Но я не могу относиться к тебе как к другу! Ты с ума меня свела…
— Я прошу тебя, — сухо перебила его Олива, — Во имя нашей дружбы отставить эти разговоры. Иначе наша сегодняшняя встреча окажется для нас с тобой последней.
— Нет,
— Нет! Ты с ума сошёл?! Оставь меня, ос…
Слабые её попытки вырваться успехом не увенчались. Салтыков навалился сверху, зажал ей рот страстным поцелуем. Олива больше не сопротивлялась — Салтыков ведь по сути не был ей противен, он нравился ей. От него приятно и возбуждающе пахло чуть-чуть мужским дезодорантом, чуть-чуть одеколоном «Хуго Босс» и чуть-чуть сигаретами «Винстон», образуя в своей смеси такой приятный и желанный для каждой женщины запах мужчины. В сумерках питерской ночи он казался ей не просто обаятельным, а красивым, почти совершенным. Олива обхватила руками его крепкий торс, движением головы откинула со лба волосы и как-то сразу обмякла в его руках.
…Они лежали под одним одеялом, такие близкие и одновременно чужие друг другу. Салтыков задумчиво гладил Оливе волосы. Она же придвинулась к нему поближе и спрятала лицо у него на груди.
— Так значит, ты никогда не относился ко мне как к подруге?
— Получается, что так…
Салтыков осторожно гладил ей волосы, лоб, переносицу. Олива закрыла глаза: ей было приятно.
— Оливка… — нежно позвал он.
Она открыла глаза. Провела рукой по его волосам. Он принялся жадно целовать ей грудь, спускаясь всё ниже и ниже.
— Ты такая нежная…
Резким движением он отшвырнул в сторону одеяло. Олива скрестила руки на груди, сдвинула вместе ноги.
— Невинная такая…
Олива положила голову ему на грудь. Его сердце бешено билось.
— Чего это оно у тебя колотится?
— Что?
— Сердце, говорю, колотится. Ты нервничаешь? Волнуешься?
— Я хочу тебя!..
— Но это невозможно, — отрезала Олива, — К тому же, нам нечем предохраняться.
— Можно я покурю? — спросил Салтыков.
— Кури, конечно.
Он закурил. Синий дым наполнил комнату. Олива прислонилась к его плечу.
— Щас ведь все твои волосы сигаретным дымом провоняют, — сказал Салтыков.
— Ну и ладно. Я всё равно завтра голову помою.
Салтыков молча выкурил одну сигарету, затем другую. Они опять легли под одеяло.
— Как же долго я ждал тебя… — произнёс он.
— Даже когда я с Даниилом встречалась?
— Ты не представляешь, как я тогда из-за этого бесился! Я был ужасно рад, когда вы расстались.
— У меня, между прочим, с ним секса не было, —
— Ну и что?
— А то, что ты вот щас со мной лежишь, а потом приедешь в Архангельск и вдруг да найдёшь там себе кого-нибудь! А мне что тогда делать?
Он стиснул её в своих объятиях.
— Я тебе клянусь…
— Не клянись, — отрезала она, — Всё это ещё вилами по воде писано.
— Олива, Олива, что ты со мной сделала, — горячечно бормотал он, целуя её где-то в области пупка, — Никогда у меня ни с кем такого не было! Я не смогу жить без тебя…
— Это ты щас так говоришь. А что потом?
— Я на тебе женюсь.
…А в окно старой каморки медленно втекал голубой питерский рассвет.
Гл. 5. Комната Раскольникова
Оливе снился какой-то тоннель, сужающийся вглубь. Она находилась в нём, а сверху кто-то заваливал камнями выход. Она оказалась внутри чёрного каменного мешка, в котором её замуровали. В панике заметалась — где выход?! Нет выхода… Нечем дышать, воздуха не хватает… убийственно…
Где-то из коридора раздался громкий, устрашающий стук в дверь. Олива резко села на кровати — её мутило и знобило. Бешено стучала кровь в висках, темнело в глазах — на минуту ей показалось, что она теряет сознание. Кое-как справившись с собой, она посмотрела на лежащего рядом с ней Салтыкова, и реалии прошедшей ночи накатили на неё ещё сильнее ледяной волной ужаса. «Боже мой, что это?! — была первая её мысль, — Как оказалась я в этой страшной комнате, с этим страшным человеком, который лежит рядом со мной? Господи, как сделать так, чтобы этого не было, совсем не было?! Бежать!.. Бежать без оглядки из этого ужасного места, из этой тесной каморки с низким потолком, в которой, наверное, когда-то жил Раскольников…»
Устрашающе-громкий стук в дверь раздался снова. У Оливы потемнело в глазах. «Пропалили… Бежать! Скорее!! Боже мой, я умру…»
Она неловко перепрыгнула через спящего Салтыкова и кинулась к двери. Секунды три он ничего не мог понять, потом, проснувшись окончательно, тоже вскочил с постели и кинулся вслед за Оливой.
— Оля, что с тобой?! — он встревоженно обхватил её за плечи. Она же, с усилием дёргая дверную ручку, резко обернулась и посмотрела на него полоумным взглядом.
«Вот так клюква, — подумал Салтыков, — Она реально сошла с ума… Чё ж теперь делать-то…»
— Тихо, тихо, тихо… Всё хорошо… — он продолжал держать её как в тисках. Она резко вырывалась. Волосы её были взлохмачены, взгляд мутных, воспалённых глаз был безумен.
— Что, что с тобой? Оля, что?! — бессвязно бормотал он, гладя её по волосам.
— Мне плохо… бежим!! Бежим!!! Скорее… Нет, отойди! Раскольников… замуровали… Они хотят убить…
— Ёкарный бабай! — выругался Салтыков, с трудом попадая ногами в брюки, — Сейчас, сейчас…