Жажда смысла. Человек в экстремальных ситуациях. Пределы психотерапии

Виртц Урсула

Духовное измерение жизни неотъемлемо от натуры человека. Оно соединяет становление и упадок, делает нас способными жить и умирать. Аналитическая психология исходит из того, что наша душа вхожа в сферы, где нет пространства и времени, где наше рождение есть смерть, а наша смерть – это рождение. Когда изменение и разрушение являются аспектами жизни, возникает новое понимание смысла смерти.

Ответственное «бытие-здесь» означает открытость человека по отношению к тому, что побуждает его к самореализации и созиданию смысла, так что он действует спокойно и убежденно по отношению к тому, что ему нужно больше всего. Как и Франкл, Юнг воспринимал жизнь как вызов человеку, как возложенную на него задачу воплотить в жизнь ее смысл. «Смысл моего существования в том, что жизнь задала мне задачу. Или наоборот: я сам являюсь задачей, вопросом к миру, и я должен найти на него ответ» (Jung, 1976, S. 320).

Юнг

полагал, что болезнь и страдание, в частности невроз, являются вызовом человеку и шансом стать более полноценной личностью, принять на себя ответственность за свои хорошие и плохие стороны. В аналитической психологии болезнь – это попытка природы исцелить человека, «встряхнуть» его и, несмотря на все трудности, восстановить глубинную связь с истоками его душевной жизни. Болезнь понимается не как недостаток, за который человек полон стыда или вины, а как болезненное осознание потери себя и утраты смысла, как кризис личностного роста и возможность сделать еще один шаг на пути индивидуации. В юнгианской терапии речь идет о том, чтобы понять смысл болезненного состояния, расшифровать, на что указывают симптомы, а не заниматься лишь их устранением. Аналитическая психология понимает человека целостно и решительно дистанцируется от общественных норм и ценностей, ориентированных на здоровье как «бесперебойное функционирование» и считающих болезнь виной, наказанием или слабостью человека.

В процессе индивидуации, идущем под управлением личного бессознательного, помогает «трансцендентная функция» – «возрождение, выводящее на новый уровень бытия, в новую ситуацию. Трансцендентная функция открывается как свойство противоположностей, приближающихся друг к другу» (Jung, 1989, 7, S. 189). Ее можно ощутить как целенаправленную, автономную, трансформирующую силу, которая помогает нам стать такими, какими мы были задуманы. В масштабных кризисных ситуациях она оказывается очень важным источником преображающей энергии души, проявленной в сновидениях, видениях и спонтанных фантазиях (Jung, 1989, 7, par. 121). Эта функция трансцендентна не в смысле таинственности, сверхъестественности или метафизичности, а потому что возникает при соединении содержаний сознания и бессознательного (Jung, 1987, 8, par. 131) и делает возможным переход от одной внутренней установки к другой. Она возникает из напряжения между противоположностями и воплощает собой нечто третье, выводящее сознание в позицию над противоположностями. Эта концепция была разработана Юнгом в период, когда он сам жил с почти невыносимым напряжением внутренних противоположностей и искал принцип осмысленного порядка, который сделал бы переживание диалектических сил бессознательного доступным для понимания (MacFarland Solomon, 1994, S. 45–70). Многие положения аналитической психологии близки выводам современных физиков и инсайтам мистиков. Юнгианская психология придерживается положения, что любой смысл парадоксален, а бытие априори едино, ведь «в любом хаосе есть космос, в любом беспорядке есть неявный порядок, в любом произволе есть закон, и все происходящее опирается на свою противоположность» (Jung, 1989, 9, par. 66).

Критика идеала целостности

Понятие целостности, которое играет значительную роль в концепции Юнга, в наши дни было подвергнуто критическому анализу Романом Лесмайстером (Lesmeister, 1992). По его мнению, уже с самого зарождения глубинной психологии Фрейд и Юнг (добавим, еще и Адлер) придавали большое значение целостности; она была высшим противовесом частичным психическим феноменам. В соответствии с платоновской идеей о том, что мужчина и женщина являются «двумя половинами» и эрос тянет их друг к другу, Фрейд и его ученики считали, что целостность как терапевтическая цель возникает из объединения частичных систем. В психоанализе это означает, что частичные влечения следует подчинить генитальной сексуальности, а нарциссизм необходимо преодолеть в ходе объектных отношений. В аналитической психологии считается, что «комплексы» ведут собственную произвольную жизнь, но подчинены вышестоящему архетипу Самости. В индивидуальной психологии Адлера предполагается, что мышление в терминах противоположностей, амбивалентность и «двойственная природа души», наиболее выраженная в оппозиции женского/мужского, должны быть взаимоувязаны в личности так, что достигается состояние целостности и полноты, или, образно говоря, состояние «психического гермафродита» (Hillmann, 1986).

По мнению Лесмайстера, символ целостности становится еще более важным, если учесть его связь с религиозностью. Юнг наделяет Самость божественностью в духе религиозного мистицизма. Фрейд так возвышает фаллос, что фактически окружает его ореолом нуминозности и мифологизирует его. Адлер окружает квазирелигиозным нимбом идею полного совершенства, соединяя ее с исцелением и спасением

человечества в будущем. Таким образом, понятие целостности так тесно связано с абсолютным добром, что неизбежно приводит нас к «тени зла», деструктивности, властному могуществу и произволу.

В юнговской психологии теневую власть в пределах целостности рассматривают как инфляцию вследствие идентификации Я с архетипом Самости. Юнг понимает целостность как идеал, к которому следует стремиться, и как точку отсчета, одновременно считая ее чем-то реально достижимым в жизни. К такому выводу приходит Лесмайстер после анализа многих текстов Юнга. Однако приравнивание Самости к образу Бога затрудняет критический анализ и усиливает глобальность юнговского понятия целостности. Аспект деструктивного могущества встречается еще в платоновском описании изначальных «круглых» людей. Из-за своей полноты и целостности они обладали огромной силой и пытались соперничать с богами, то есть прикладывали титанические усилия и пренебрегали пределами человеческих возможностей. В качестве наказания боги разделили их пополам, и с тех пор эти половинки стремятся найти спасение через любовь и воссоединение (Lesmeister, 1992, S. 13).

Тень целостности – аспект деструктивной власти – должна быть, по нормам Эго, вытеснена в бессознательное и все время оставаться там. Мы делаем это насильственно – отделяем от себя свою разрушительность, проецируем на другого, создаем образ врага и затем боремся с ним. Отграничение от деструктивности и смерти происходит с помощью «идентификации Я с героем», которая, по мнению Лесмайстера, идеализирована юнгианцами. Будто бы если такой идентификации не происходит, бессознательная, теневая сторона Самости «воплощается» и обессиливает личность. При этом все, что не соответствует собственному представлению о целостности, искореняется. Лесмайстер считает, что стремление с помощью психотерапевтических техник глубинной психологии подчинить бессознательное сознанию является продолжением «политико-экономической идеологии прогресса», «колониальной эксплуатацией» и «порабощением темного континента психики». Еще Фрейд считал, что осознание бессознательного подобно борьбе за каждую пядь земли при осушении Зюйдерзее [38] . В его максиме «Там, где было Оно, будет Я» Лесмайстер усматривает насильственность, она «звучит как боевой клич». Кроме того, в своей терминологии Фрейд часто прибегает к милитаристским понятиям – «защита», «занять», «одолеть» и т. д.

38

Залив в Нидерландах ниже уровня моря, осушение которого было сопряжено со значительными трудностями. – Прим. пер.

Таким образом, «тотальность» целостности содержит в себе «тоталитарность», некоторое сходство с безумием нацистской власти. Лесмайстер пытается даже толковать «юнговскую тень» и ее сродство с нацистской идеологией как обратную сторону его идеала целостности. Тень целостности схожа с тенью иудео-христианского образа Бога: в христианстве существует всем известное затруднение при объяснении происхождения зла, и, чтобы его избежать, зло просто проецируется на дьявола, чье происхождение остается тайной, покрытой мраком.

Еще одно воплощение теневой стороны прогресса и помешательства на совершенстве, характерного для нашего времени, Лесмайстер видит в образах «зомби», «живых мертвецов» фильмов ужасов. В безграничной ненависти и «зависти ко всему, что еще не умерло», зомби хочет воплотить недостающую ему человечность через «орально-садистический» каннибализм. Зомби является экстремальной персонификацией деструкции и всемогущества: он бессмертен. Соединение бессмертного духа-мертвеца и бренного тела дает бессмертное тело, в котором заключен дух мертвеца, то есть буквально «всемогущество во плоти».

Надо отметить, что деструктивность и злоупотребление властью, которые составляют теневую сторону целостности, обладают также и собственной теневой (то есть позитивной) стороной, а именно – преобразующим потенциалом. Если теневое, болезненное и неполноценное будет осознано и воспринято, трансформация становится возможной. Лесмайстер поясняет это на примере мифа о Дионисе, прообразе разрушительности.

Дионис, внебрачный сын Зевса, был растерзан на части ревнивой супругой Зевса. Гера, представительница всего консервативного, уничтожает младенца Диониса, олицетворение жизненности и вдохновителя надежд, и это приводит к его трансформации: части его тела сожжены и закопаны в землю, а из пепла вырастает виноградная лоза. Дионисийское обладает не только темными, но и светлыми сторонами: вино стало символом дионисийской жизнерадостности. По другой версии мифа, Аполлон, сводный брат Диониса, закопал части его тела под треножником Дельфийского оракула, и отсюда возникло дионисийское искусство прорицания.