Жажда жить

О'Хара Джон

Что же касается замечания относительно приемов, то оно и вовсе не имело под собой оснований: имя Грейс чрезвычайно редко появлялось в материалах светской хроники по той простой причине, что она чрезвычайно редко показывалась в обществе. Во время войны она научилась играть в бридж, выигрыши от которого шли на благотворительные цели, и сейчас если уж Грейс и выходила вечером в свет, то главным образом ради игры. Многочисленным попыткам заманить себя в женский бридж-клуб она, правда, сопротивлялась, но присесть за карточный стол любила и играла хорошо, особенно с мужчинами — что, кстати, и объясняло вечернее время встреч. В текущем, 1919 году ее чаще всего можно было увидеть в обществе Эдгара и Бетти Мартиндейл, Скотти и Натали Бординер, Джорджа и Мэри Уолл, Эдмунда и Нэнси Кларксон. Это была хорошо подобравшаяся, хотя нельзя сказать, что такая уж модная, компания. Эдгар Мартиндейл был пришлый, и Натали Бординер тоже (в девичестве Натали Уолкер, она родилась в Гиббсвилле); Эдгар был женат на сестре Скотти Бординера. Уоллы корнями уходили в почву Форт-Пенна, а вот ректор университета Эд Кларксон, как и его жена, были не местного разлива. Бетти ничего не понимала в картах, ей было все равно, пойти под болвана с бланкового козырного туза или сделать конвенционный ход четвертной сверху из своей сильнейшей масти. Но, не умея играть в карты, Бетти обладала здравым смыслом, что и позволяло ей не навязываться в

партнеры, и ее место занимала Грейс. Компания собиралась раз в неделю в одном из пяти домов, и Бетти занимала себя чтением либо ложилась вздремнуть, пока не приходило время отвозить мужа домой. Ужины отличались неприхотливостью, отчасти чтобы не смущать Кларксонов, живших почти исключительно на жалованье Эда, отчасти потому, что все игроки достигли того возраста, когда после слишком обильного ужина неудержимо клонит в сон. Вино не подавали вообще; домашнюю карамель и взбитые сливки поедали во время игры, а после последней сдачи на столе появлялись кофе и сандвичи с холодным мясом. Играли, учитывая довольно слабый уровень участников, по-крупному — полцента за вист, но в конце концов в накладе не оставался никто, потому что Кларксоны обычно выигрывали, а Грейс, самая состоятельная из присутствующих, наоборот, обычно оказывалась в самом низу или среди других проигравших. Эдгар Мартиндейл и Эд Кларксон играли в одной манере: когда очередь играть картами болвана доходила до одного из них, и тот и другой медленно тянули руку через стол, поднимали нужную карту, задерживали ее в руке, а затем со стуком припечатывали к столу. Скотти Бординер играл быстро, временами превосходно, но слишком часто повторял «остальные мои», затем лишь, чтобы кто-нибудь из партнеров потребовал показать, как это ему при своем ходе удалось сделать у болвана мелкие трефы старшими. У него была привычка постукивать картой по своим белоснежным зубам, а собственные ошибки он переживал сильнее других. Нэнси Кларксон и Мэри Уолл играли исключительно по правилам, не зря именно они вели подсчет очков, а также следили за правильностью сложений и вычитаний; Джордж Уолл, еженедельно игравший в клубе в покер по большим ставкам, напротив, любыми правилами пренебрегал и отчаянно блефовал, то ли крупно проигрывая вместе с партнером, то ли крупно выигрывая. Говорил он за столом больше остальных и поедал почти все сладости. В отличие от него Натали Бординер как раз к последним почти не прикасалась, утверждая, что сладкое портит цвет лица, на которое стоило посмотреть, но рот открывала почти с той же частотой и в анализе закончившейся игры была посильнее, чем в самой игре.

Грейс играла четко по правилам, разве что порой, не обращая внимания на партнера, слегка зарывалась в торговле и имела непобедимую привычку удваивать изначально объявленное количество взяток. Единственной, зато постоянной жертвой этой привычки был Джордж Уолл, который, независимо от того, выигрывал он или проигрывал, был партнером Грейс или противником, неизменно говорил одно и то же: «Я бы сделал точно то же самое, что и вы, Грейс, точно то же». Дело в том, что Джорджу даже в голову не приходило, что Грейс не столько блефует, сколько таким образом выражает сомнение, что у других карты настолько уж сильнее, чем у нее. Механизм игры она усвоила быстро, всегда спрашивала, в чем ошиблась, а извинялась перед партнером просто потому, что так принято. В то лето она научила бриджу Альфреда и Анну, и в игре на троих Анна всегда побеждала, а Альфред всегда проигрывал.

Об этой компании говорили, что она, как тогда выражались, до того и еще много лет после, играла «до первой крови». Все были настолько сосредоточены на игре, что времени на флирт практически не оставалось; к тому же лица, более других склонные к флирту, состояли в брачных отношениях: Скотти и Натали Борденер. Натали, самая младшая в компании, на три, а то и на пять лет моложе Грейс, явно решила, что мужчины не стоят того, чтобы тратить на них силы. Помимо того, она имела небольшой зуб на Форт-Пенн, который принял ее в свое общество как жену Скотти и, стало быть, поставил на уровень матери и, как говорится в Библии, «помощника, подобного ему»; случилось это после ее непродолжительного господства в качестве королевы бала. Натали часто наезжала к себе на родину, в Гиббсвилл, и, возвращаясь, всякий раз рассказывала Джорджу Уоллу о последних эскападах некоего Лягушонка Огдена, тамошнего жителя, который потерял на войне руку и с которым у Джорджа раньше были какие-то дела. Однажды Эд Кларксон спросил: «Гиббсвилл, это ведь недалеко от Скрэнтона, верно?»

— Не сказала бы, — возразила Натали. — Мы ближе к Форт-Пенну, чем к Скрэнтону.

— Но ведь это все равно угольный район? — настаивал Эд.

— Разумеется, там расположена штаб-квартира компании «Коул эн Айрон».

— Ясно, — кивнул Эд, привыкший к уважительному отношению со стороны докторов философии.

— Сидни… мой муж частенько наезжал туда еще до того, как мы поженились, — вставила Грейс.

— И к кому же он туда ездил? — поинтересовалась Натали.

— Да не помню уж, когда это было.

— А вы попробуйте, любопытно все же знать, с кем он там встречался.

— Ладно, ему сдавать, подрезайте, — положил конец этой игре в вопросы-ответы Джордж Уолл.

Все снова сосредоточились на игре, что отвлекло внимание от Грейс, которая как раз завела первый за последние два года роман. Ближе других к этому секрету подошла Бетти Мартиндейл, сказавшая ей однажды: «Отлично выглядишь в последнее время, Грейс, не так, если будет позволено сказать, напряженно, как раньше. Хорошо, что ты снова выходишь в свет, встречаешься с людьми. Я очень любила Сидни, но ему не понравилось бы, если бы ты стала затворницей. Я давно собиралась тебе это сказать».

Бетти в некотором роде заменила Конни, но трое детей почти не оставляли ей свободного времени, и к тому же она не была так же требовательна по отношению к Грейс, как Конни. Приближаясь к сорока, Бетти сделалась в меру недовольной жизнью дамой, хотя и это означало прогресс по сравнению с капризной девицей, какой она была в отрочестве. У Бетти был независимый доход, и весьма немалый, Эдгар в качестве консультанта железнодорожной службы Форт-Пенна и нескольких более мелких компаний зарабатывал примерно столько же. Она носила очки в роговой оправе и, по словам знакомых женского пола, совершенно не интересовалась одеждой, но это было не так, Бетти уделяла ей ровно столько внимания, чтобы соответствовать избранному стилю: элегантные костюмы из плотной ткани от «Манна и Дилкса», пальто из верблюжьей шерсти, фетровые шляпы, туфли на плотной подошве. Она всегда выглядела так, будто только что вернулась с полевых испытаний, в то время как Грейс, одевавшаяся так же, — словно на них только отправляется. Другое различие между двумя женщинами заключалось в том, что даже в вечернем платье Бетти походила на охотницу, хотя на самом деле собаками совершенно не интересовалась, а огнестрельного оружия побаивалась. Она неплохо играла в теннис и красиво плавала, и при виде ее в теннисном или плавательном костюме женщины говорили, что с такой фигурой надо что-то делать. Что-то с ней и делалось, хотя и не буквально в том смысле, что имели в виду женщины: Бетти и Эдгар не были красивой, сногсшибательной,

даже просто интересной парой, но они идеально подходили друг к другу и, прожив вместе пятнадцать лет и родив трех детей, по-прежнему любили друг друга, как никто в Форт-Пенне, а возможно, и во всех Соединенных Штатах Америки. Друзей всегда поражало, когда им приходилось убеждаться, сколь много Эдгар и Бетти, эти убежденные однолюбы, остававшиеся до свадьбы девственниками, знают о сексе; между тем секрет заключался в том, что они постоянно совершенствовались и экспериментировали вдвоем. Лабораторией их была собственная спальня. Что же касается недовольства жизнью, то оно не имело никакого отношения к постельной неудовлетворенности. Скорее Бетти просто завидовала — завидовала подругам, у которых растут красивые дети, что особенно бросалось в глаза, контрастируя с ее долговязой костлявой троицей, в которой каждый с самого детства носил очки. Причин завидовать достатку других женщин у нее не было, но плохо, что она была лишена дара тратить свои деньги с удовольствием и приятностью. Ее дом, машина, перчатки, прическа, общественное положение в городе — все это было заурядно, не сравнить с женщинами, которые не обладали и четвертью ее доходов. Она всегда любила читать, но вот ее золовка Натали Бординер, которая прочитывала в год не больше четырех книг, в компании заливалась соловьем, а Бетти только оставалось слушать вместе с остальными. С другой стороны, вроде как в порядке компенсации за всю эту потаенную зависть, Бетти могла похвастаться заслуженной репутацией человека во всех отношениях доброго и щедрого. Например, она, Бетти, трудно расставалась с деньгами, и все же она раздавала их. Она навещала больных, хоронила мертвых, одалживала машину, привечала детей, у которых заболели родители, отправляла поздравительные открытки друзьям и по большим, и по мелким поводам. Получаемые ею счета за цветы, сладости, книги, шампанское были столь велики не просто потому, что она сама любила все это. Она придерживала дверь в магазин, чтобы та не ударила следующего за ней посетителя, а проходил не один, а шестеро. И еще кое-что, о чем Грейс не подозревала и так и не узнала, — именно Бетти решающим образом способствовала тому, что сплетни про роман Грейс с Роджером Бэнноном стали считаться дурным тоном. Однажды, оказавшись в помещении Красного Креста вместе с еще двадцатью дамами, Бетти решительно заявила, что с нее хватит.

— Кое-кто из нас вырос с Грейс, мы считаемся ее подругами, так давайте же вести себя как подруги. Ну а что касается тех, кто почти не знает Грейс, никогда не бывал у нее дома, — им и в моем доме делать нечего, и в моем клубе, и в клубе моего мужа. Если бы я узнала, что мать какого-нибудь ребенка сплетничает, вряд ли бы мне понравилось, что мои дети ходят в одну школу с этим ребенком, и, естественно, я употребила бы все свое влияние, чтобы его перевели в какое-нибудь другое место. Мои дети ходят в те же школы, что и дети Грейс, в одной из них я состою в попечительском совете. Так что давайте не превращать Красный Крест в ярмарку сплетен.

Сплетни не прекратились, но от Бетти не укрылось, что Красный Крест сделался в Форт-Пенне чем-то вроде трамплина для карьеристов, которые не доверяют друг другу и добросовестно докладывают ей, кто нарушил ее указ против сплетен. Сделанное в такой форме заявление Бетти стало также предупреждением целому ряду знакомых Грейс, которые теперь не один раз должны были подумать перед тем, как распустить язык и тем самым настроить против себя целый клан Колдуэллов — Тейтов — Шофшталей — Борденеров — Партриджей и прочих, которые вполне могли нанести им ущерб социальный, финансовый, политический, а может, все вместе. Выступление Бетти было направлено на то, чтобы подавить сплетни в зародыше, и прозвучало оно вполне своевременно: не прошло и нескольких недель, как умерли Сидни и Билли, и в городе возникло суеверное предубеждение против дешевой болтовни, страх перед таким наказанием, какое настигло Грейс. Идея наказания витала в воздухе, и дамам совершенно не хотелось быть наказанными. Далее, в октябре отряды Национальной гвардии были переведены в федеральное подчинение, а женщины перестали сплетничать. В 1919 году не осталось ни одного жителя Форт-Пенна из тех, что были знакомы с Грейс или слышали о ней, кто не верил бы, что у нее был роман с Бэнноном, но это осталось позади, как один из общеизвестных фактов ее биографии, куда менее значительный в глазах большинства, нежели случившееся с ней несчастье. «Говорят, она спала с Роджером Бэнноном» — через два года после всех этих событий эта фраза звучала гораздо менее драматично, чем ссылка на то, что «на протяжении каких-то нескольких дней она потеряла мужа и маленького сына. От детского паралича». Оба события могли каким-то образом объединиться, но второе взывало к состраданию, что исключало веселое шушуканье насчет первого. Вторая причина, по которой Форт-Пенн так легко простил Грейс, заключалась в ее шике: Колдуэллы и Тейты ездили на лучших лошадях и лучших автомобилях, они жили в самых роскошных домах, у них было больше всех денег, с которыми они так легко расставались, они обладали лучшими манерами — и оказались в центре самого пикантного скандала, умирали тоже, как никто не умирал. Разве ж забудешь похороны Сидни Тейта?.. Эти люди — большая сила… и даже угроза Бетти Мартиндейл была в своем роде сильной: она открыто объявила о своей решимости размазать по стенке общественные, финансовые и образовательные амбиции большинства самых амбициозных жителей важного и быстро развивающегося американского города.

Бетти была респектабельной женщиной. По всем критериям, которые подразумеваются самим этим определением, она была респектабельной дамой: ее нельзя было назвать симпатичной, потому она не вызывала никаких поползновений у лиц противоположного пола; в то же время не была и уродиной, и потому ей не надо было ударяться в запои. О ней всегда говорили: состоятельная, и никогда — богатая. Одежда защищала ее от стихии и не бросалась в глаза, но в то же время всегда отличалась опрятностью и многообразием, что исключало любые подозрения как в бедности, так и в склонности к эксцентрике. У нее был муж, но на него никто не покушался. У нее были дети, числом трое, — не слишком мало, не слишком много. Она была учтива, но не высокомерна. Это была и еще долгое время будет женщина без возраста — не юная и не дряхлая. Респектабельная женщина, Бетти всегда знала, как подать себя в качестве подруги Грейс, точно так же как знала она свое место в бридж-клубе на восемь персон. В то же время эти две женщины не столь разительно отличались друг от друга, как отличались Грейс и Конни. Это были эмоциональные женщины, в данный момент испытывавшие какую-то смутную неудовлетворенность; если у них еще и оставались надежды, то только на будущее, а с прошлым оставалось лишь примириться. Довольные собой, они выжидали. Им хватало силы, чтобы продолжать выжидать до тех пор, пока смутное не станет определенным и, возможно, утраченным.

Весна первого послевоенного года прошла быстро и под общим знаком: с возвращением. Соединения гвардии вернулись домой в мае, а жарким днем 4 июля прошли парадом, который принимал губернатор штата. Грейс с детьми наблюдала за парадом из тех же окон, перед которыми стояла, провожая земляков на войну. И снова с ней была Конни, но ни та ни другая не стали предаваться романтическим воспоминаниям о минувшем, стояли молча, лишь Альфред, когда капитан Бэннон, похудевший и загорелый, прошел мимо, заметил: ирландская рота.