Жажда жить
Шрифт:
— Боюсь, вы заблуждаетесь, мистер Смит. Из-за какой-то пары стремян я бы не стал думать до крови из носа.
— А люди чаще волнуются из-за мелочей, чем из-за серьезного, — спокойно возразил Виктор. — Иногда они сами не осознают, что волнуются. Ладно, пойдем и вместе позаботимся, чтоб этот заказ был выполнен завтра же утром… Так, вот лист бумаги. Смотрите, я пишу: не забыть: заказ — стремена — для — С. Тейта. Повесим здесь, где мой малый уж точно заметит. Вот так.
— Хорошо. Да, и вот еще что. Коли я уж зашел к вам, дайте коробку застежек разных размеров. И немного заклепок. Мой старший сын вроде собирается упряжью заняться, лямки делает.
— Бестолковая
— Именно они, мистер Смит.
— Что ж, в таком случае это безобидное времяпрепровождение, только скажите ему: денег на упряжи в наше время не сделаешь. По нынешним темпам через три года лошади на улице не увидишь. Пожарная команда переходит на автотранспорт, шахты — на паровозы-кукушки, больницы месяц назад завели машины „скорой помощи“. Какая уж тут прибыль? Ну да, о вашем мальчике беспокоиться нечего, нищета ему не грозит. Это хорошо… Так, посмотрим, сколько стоит эта мелочь. Ясно. Ну что ж, всех благ, молодой человек. Заходите.
— Всего хорошего, мистер Смит. Спасибо за выпивку.
— О чем речь.
Свой „мерсер“ Сидни оставил на клубной стоянке. Верх был поднят, и кожаное сиденье, не прикрытое, как летом, чехлом, сильно нагрелось на солнце. Он сел за руль, опустил стекло, снял шляпу, и через несколько минут езды все стало хорошо. Неплохо бы было, думал Сидни, если им с Грейс удастся ускользнуть со своего собственного празднества и поужинать вдвоем где-нибудь в деревенской гостинице; но, добравшись до дома, решил, что нет, славно все же провести вечер с друзьями, тем более что у них наверняка будет приподнятое настроение. И хоть у кого-то не искренняя радость, а чистое притворство, все равно будет весело, время пролетит незаметно, застолье кончится, а следующая годовщина, достойная быть отмеченной, наступит только через пятнадцать лет. Когда мне будет пятьдесят, Грейс — почти сорок пять, Альфреду — двадцать четыре, Анне — двадцать два, Билли — двадцать. Мы будем пожилыми, они — взрослыми. Может, даже дедушкой и бабушкой станем, если Анна выйдет замуж молодой.
Перед тем как подняться наверх, они присели выкурить по сигарете. Гости разошлись. Сидни развалился в кресле, закинув руки за голову и поставив ноги на скамеечку. Грейс устроилась на диване и оперлась на локоть.
— Ну что ж, по-моему, все прошло недурно, — заметила Грейс.
— Отлично, — согласился Сидни.
— Пол хорошо выглядит, говорит, двадцать шесть фунтов сбросил.
— Не помешало бы еще столько же. Но ты права, выглядит он неплохо.
— Интересно, женится он в конце концов на Конни?
— С чего вдруг? — удивился Сидни.
— Как думаешь, он спит с ней? По-моему, нет.
— По-моему, тоже. Я вообще не уверен, что Конни с кем-нибудь когда-нибудь спала.
— Вряд ли, иначе бы я знала. А ты бы женился на мне, если бы мы переспали до свадьбы?
— Угу.
— Как это понять — угу?
— Мне не хотелось, чтобы ты крутила любовь с другими.
— Сидни!
— Ты спросила — я ответил. Еще я женился на тебе из-за денег.
— Врешь. Были девушки побогаче меня.
— Но у них не было фермы, — возразил Сидни.
— Они могли купить десять ферм, по крайней мере некоторые из моих знакомых.
— Знаю, но мне хотелось обжитую ферму, вот я и женился на тебе. А на самом деле — на ферме. Ты вроде как приложение. Твой отец дал мне слово, что ферма перейдет к тебе, мы ударили по рукам, и я сказал, что при таких обстоятельствах буду рад
— Жаль, что матери с отцом не было сегодня с нами.
— Тогда пришлось бы еще больше раздвинуть стол.
— Отец так и не увидел ни Анну, ни Билли.
— Анну он видел.
— Ах да. Анну видел, а Билли нет. А мама видела Билли?
— Нет. Она уже умерла…
— Помню, помню. Она умерла как раз накануне рождения Билли.
— Знаешь, Грейс, иногда ты меня просто поражаешь.
— В чем дело?
— В твоей памяти. Ты можешь вспомнить, что было, когда тебе исполнилось шесть лет и в дом пригласили гостей, и забыть, кого из детей застала мать. А ведь это твои дети. И твоя мать.
— Родители умирали как раз тогда, когда рождались дети. Наши с тобой отцы умерли в один и тот же год, и матери тоже. Если задуматься, то можно как раз по этим датам и вспомнить, но сейчас слишком поздно, я устала.
— На будущий год надо бы лифт поставить. Сколько стоит, интересно.
— Шофштали установили лифт для старой миссис Шофшталь.
— Видел и считаю, что напрасно они это. Лучше бы заставляли ее подниматься по лестнице, это полезнее, к тому же она устанет и будет лучше спать. А вот мне лифт нужен. Например, сейчас. Я не могу позволить себе устать, поднимаясь наверх. Еще предстоит работа.
— Ах вот как? Ну, если ты считаешь, что это работа…
— Работа, которая приносит радость.
— Спасибо.
— Не за что. Это вам спасибо, миссис Тейт. Может, отнесете меня наверх?
— Перестань болтать глупости и пойдем спать. Иди вперед, а я выключу свет в доме.
— Боюсь, пока ты ходишь, я засну как сурок.
— Только слишком долго не спи, милый. Мне всего двадцать девять.
— И за словом в карман не полезешь.
Целую неделю после праздничного застолья Сидни не мог отделаться от мыслей о своих взаимоотношениях с Грейс. Он не забыл, что приказал себе не думать об этом, но все равно его постоянно тянуло в эту сторону, даже когда он думал о чем-то другом. Скажем, старался он отвлечься, сосредоточиться на детях: мы женаты десять лет, и у нас трое чудесных детей. Но не получалось думать об одном ребенке или всех трех сразу, не улавливая в лице каждого отражение Грейс — в манере говорить, в походке, в характере. Каждый — сам по себе, но корень у всех один — мать. Что нормально само по себе, но ненормально, когда та или иная черта напоминает ему о Грейс, о которой он старается не думать как о жене с десятилетним стажем. Жена и мать, мать и жена — в конце концов Сидни вынужден был признать, что порядок не имеет значения: Грейс — и то и другое. Четкая линия скул старшего сына вызывала воспоминания о любимой женщине, а надменно раздувающиеся во сне ноздри Грейс — о детях, потому что это у нее общее с обоими сыновьями и дочерью.
В конце концов Сидни решил, что думать о Грейс и их браке можно при условии, однако, что он строго-настрого запрещает себе задаваться вопросами, касающимися любви, самого ее факта, градуса, характера. Принимай любовь, какова она есть, говорил он себе. Она-то не задается подобными вопросами, так с какой стати ты должен? Если тебе кажется, что дело не только в этом… но оно как раз именно в этом. Сказать „если тебе кажется, что дело не только в этом“ — значит вернуться к той же теме, только в иной форме, а такое право я у себя отнял. В общем, годовщина свадьбы — подходящее время, чтобы задержаться на детях долгим отцовским взглядом.