Жажда жить
Шрифт:
— Понятия не имею. Говорю же, ты, верно, спятил. Да, и вот еще что. Ни Милдред, ни Кора ничего не знают, но док мне сказал. Ты врезал ей в правую грудь, и это может плохо кончиться.
— То есть?
— От этого рак бывает.
— А если рак, что мне грозит?
— Роджер, я серьезно.
— И я серьезно, видит Бог. Просто спрашиваю.
— Да, но спрашиваешь так, будто не веришь, что это серьезно. Затеваешь спор. А я тебе говорю прямо, как есть, ничего не преувеличиваю.
— Знаю, Майлз, но ты не можешь винить меня за то, что я пытаюсь понять, что мне грозит. Мне приходилось слышать, что, бывает, шлюху изобьют, а потом сотенная решает дело.
— Минуту, — прервал его Майлз. — Заходите, Эльмира.
Женщина поставила поднос на низкий, с мраморной крышкой, стол и вышла из комнаты. Майлз сунул за воротник салфетку и, не отрываясь от тарелки и размахивая вилкой и ножом, продолжал говорить с набитым ртом.
— Сотенная, — передразнил он Роджера. — Это на десять долларов меньше, чем берет с меня Литтауэр за день. И так будет по меньшей мере две недели. Сотню за ту, что ты отделал и еще десятку за другую, она живет с ней. Тысяча
— Ты совершенно не должен платить, Майлз, — запротестовал Роджер. — С какой стати? Ведь это моих рук дело.
— Это мой дом, и до определенной степени я чувствую себя виноватым, что позволил тебе напиться. К тому же я достаточно хорошо знаю состояние твоего счета, чтобы понять, сколько он продержится, если слизывать с него по сто десять долларов в день. На деньги наплевать, но мне не нравится, что ты споришь, когда я пытаюсь втолковать, что девчонка может загнуться. А если это произойдет, мне трудно отдать все до последнего, чтобы мы с тобой не угодили в тюрьму. Я хочу, чтобы ты это понял и хоть немного испугался. А если она не умрет? Что тогда? Вдруг надумает предъявить обвинение? Насилие, избиение, нанесение увечий, попытка убийства. Что, если у нее есть связи, о которых мы не знаем? Я сегодня почти не спал, так и сяк прокручивал ситуацию. Есть еще Берт Ботли. Надо ему сделать подарок, хороший подарок. При обычном положении дел я могу доставить ему немало неприятностей, и он это знает. Но сейчас мяч на нашей стороне. Он знает, что они были с нами, и выступит свидетелем на их стороне, если не сделать ему хорошего подарка. Теперь Фриц Готтлиб. Этот ублюдок с поросячьими глазками подтвердит, что ты был пьян и вел себя очень шумно. Думаешь, ему понравилось, что ты пролил кофе и поднял крик на весь ресторан? Я видел, какой взгляд он бросил в нашу сторону. А ведь есть еще и соседи, которые наверняка слышали крики, надо жить в соседнем графстве, чтобы их не услышать. И Эльмира. Она всегда молчит, но, уверяю тебя, на Библии лгать не будет.
— Ну а ты-то, Майлз, на моей стороне?
Майлз тщательно, как если бы выполнял упражнение по чистописанию, полил свинину черной патокой.
— А разве у меня есть выбор? Где все произошло? В этом доме. Оплату расходов я уже гарантировал. Так что непонятно, зачем ты задал мне этот вопрос.
— Просто хочу знать, на моей ли ты стороне. Ты так и не ответил.
— Чего ты от меня ждешь? Аплодисментов? Ты избиваешь до полусмерти девчонку, и, может, пока мы тут разглагольствуем, она загибается, а ты хочешь, чтобы я медаль тебе на грудь повесил? Если удастся уложиться в пять тысяч долларов, буду считать, что мне повезло. Но речь не о деньгах. Как насчет старых добрых времен? Они миновали, и теперь ничего не вернуть. Об этой истории будут языки чесать на всех перекрестках. Двухдолларовые вокзальные шлюхи нас и на десять футов к себе не подпустят. Если мне захочется собрать друзей, придется ехать подальше от Форт-Пенна. Ты-то еще молод, а мне как быть? Да в этом городе ни одна женщина за меня не выйдет. — Майлз вытер губы и плеснул на ладони немного воды из кувшина. — В общем, позор. Жаль, черт возьми, что ты не затащил Грейс Колдуэлл в кусты, а потом и думать о ней забыл. Если ты так был уверен, что ей хотелось именно этого, то зачем избивать шлюху?
— Не надо так говорить со мной, Майлз.
— Что это ты тут раскомандовался? — Майлз живо наклонился к туалетному столику и вынул из ящика многозарядный. — Вчера ночью я готов был пустить его в ход.
— Против меня? Выстрелить в меня? — Роджер даже не поднялся.
— В любого безумца, который поднимет на меня руку.
— Я бы никогда не поднял на тебя руку. За кого ты меня принимаешь?
— За того, кто сделал котлету из лица одной малышки, вот за кого.
— Убери пистолет. — Роджер встал, налил себе немного кофе и выпил. Майлз вернул пистолет в ящик. — Никогда не думал, что доживу до дня, когда Майлз Бринкерхофф наставит пистолет на Роджера Бэннона. Пистолет. Майлз Бринкерхофф. Наставит. Наверное, мне следовало бы заплатить никель за чашку кофе, но тогда надо было бы заплатить за весь кофе, что я вообще выпил в этом доме, а у меня нет столько денег.
— Ты куда сейчас?
— Сейчас? К доку Литтауэру, узнать, как там девчонка, жива или нет.
— Даже не думай. Ноги там твоей не должно быть. С доктором я сам связь буду держать.
— Наверное, ты прав. Тогда пойду в контору, проверю долги и посмотрю, сколько могу занять. Ты можешь забрать мой бизнес. Долгов у меня немного.
— Не нужен мне твой бизнес. Да много ли от него толку, если на твое место придет кто-то другой?
— Спасибо за комплимент, — поклонился Роджер. — Твой дом будет готов через неделю, дней через десять. Мне придется послать тебе счет, потому что людям платить надо, но все твои расходы по этому делу я покрою.
— Мне от тебя нужно только одно — чтобы ты никуда не уезжал из города. О деньгах можешь забыть.
— Если я действительно убил ее, далеко ли уедешь? Ну что ж, пока. Пока, Уильям Харт[13].
В ближайшие недели Роджер вечерами звонил Майлзу по домашнему телефону. В целом сообщения последнего сводились к следующему: сотрясение мозга у Милдред оказалось неопасным; прежнюю форму носа не восстановить, но подлатать можно; на губах и щеках останутся шрамы от ниток; травмой груди Литтауэр не занимается. Кора съехала от врача через две недели, и пока Милдред находилась под его опекой, а продолжалось это в течение месяца, она была каждый вечер занята с клиентами. Майлз передал Коре пятьсот, а Милдред тысячу долларов наличными в присутствии своего близкого приятеля, руководителя группы детективов Форт-Пенна Расса Келланда, который настоятельно порекомендовал обеим не появляться на территории графства. Берт Ботли не очень-то обрадовался полученным ста
Телефонные разговоры сводились исключительно к передаче информации, в них не было и тени дружеской непринужденности. В спортивном клубе Форт-Пенна сразу стало ясно, что между Майлзом и Роджером «пробежала кошка»; после того как Берт Ботли потратил свою сотню, стало ясно, что разрыв имеет какое-то отношение к оргии в доме Майлза, а потом постепенно всплыли и стали предметом пересудов реальные события того злополучного вечера. Сплетня как таковая большого успеха не имела. Женщины были проститутками, в Форт-Пенне всего лишь гастролировали, да и то проездом, и, стало быть, здесь их никто не знал; потому и на роль героинь скандала они не годились, как могло бы быть, окажись они либо непрофессионалками, либо профессионалками, но местными. Следует также признать, что сплетню не удержишь на плаву насмешками в адрес таких людей, как Майлз и Роджер. Пусть дружба очевидно надломилась, общались эти двое при встрече на улице или в спортивном клубе вполне по-свойски, а Роджер и после оргии продолжал заниматься строительством загородного дома Бринкерхоффа. Таким образом, отношения, при всем охлаждении, существовали, и никому из членов спортивного клуба не хотелось стать жертвой возможных последствий от насмешек над Роджером и Майлзом, особенно в свете того, что дикая вспышка ярости первого, по сути, и являет собой центральное событие всей истории. Наверное, среди членов спортивного клуба не нашлось бы и десяти человек, которые смогли выстоять против Роджера хотя бы три раунда, и вообще ни одного, кто побил бы его.
Более того, то обстоятельство, что женщины, оказавшиеся втянутыми в скандал, не были знакомы ни матронам, ни девицам Форт-Пенна, лишило его интриги и шансов на успех: добропорядочные дамы есть, а злодеек нет. Опять-таки ни Майлз, ни Роджер не были женаты или хотя бы просватаны, что не позволяло выделить в кругу безупречных женщин какую-то одну героиню. Двое холостяков и две шлюхи вляпались в неприятную историю. Великое ли дело.
Вильсон был переизбран, футбольная команда университета Форт-Пенна сыграла вничью с командой штата Пенсильвания и побила Бакнелл, железнодорожные мосты патрулировала Национальная гвардия на предмет диверсий со стороны лазутчиков. Война еще не началась, но численность отрядов Национальной гвардии в Форт-Пенне увеличилась; была также сформирована ирландская пехотная рота. Роджер записался в нее, «скорее для поддержания формы, нежели потому, что ему хоть в какой-то степени импонировала идея сражаться на одной стороне с англичанами». Раз в неделю, а потом и чаще рота занималась строевой подготовкой на плацу 114-го Пехотного Арсенала. На солдатах и офицерах были военные фуражки и гражданские брюки; армейские куртки цвета хаки и холщовые рейтузы с галунами; бриджи того же цвета хаки и полосатые шелковые рубашки; венчал эту военно-гражданскую экипировку патронташ. Как естественный претендент на должность командира взвода он получил звание старшего лейтенанта и после формального зачисления в роту стал чаще появляться в Арсенале, нежели в спортивном клубе. Он съездил в Филадельфию и купил в магазине Джэйкоба Рида полный комплект обмундирования, а его скептическое отношение к сассенакам[14] уменьшилось настолько, что он даже выступил в защиту английского кителя с открытым воротничком и юбки-клеш, против уставного высокого ворота и короткого френча («если наш Роджер и не застрелит неприятеля, то наверняка ослепит его своими башмаками и уморит шпорами»). Он заключил временное соглашение со своим кузеном Джо Маллали, согласно которому тот, в случае начала войны, возьмет на себя обязанности подрядчика и вообще заменит его в строительном бизнесе. Кузену Джо было под пятьдесят, он умел читать чертежи, да дом построить мог и без всякого чертежа. Роджер остановился на его кандидатуре, потому, что Джо был опытен и честен, а еще потому, что его порекомендовала миссис Бэннон, мать Роджера. Схема выглядела довольно просто: Джо берет на себя руководство строительством, мать Роджера выходит из укрытия и сидит в лавке, а адвокат О’Коннол или кто-нибудь еще из юридической конторы «О’Коннол и Партридж» берут на себя составление контрактов. Компания «Роджер Бэннон-младший инк.» меняет направление деятельности, переходя со строительства жилых домов на промышленные помещения: Форт-Пенн получает свою долю прибыли от военной индустрии, и Роджер действует таким образом, что «Роджер Бэннон-младший инк.», в свою очередь, получала свою долю от этой доли. По словам Роджера, любой, кто умеет построить навес, может построить и завод, вроде тех, что сооружает его фирма, и было бы стыдно упустить столь дорогие правительственные заказы. Делать деньги может любой пьяница, умеющий обращаться с ватерпасом и гвоздодером, имея контракт на руках. Ну а опытный, крепко стоящий на ногах подрядчик вроде «Роджер Бэннон-младший инк.» так и вообще способен разбогатеть.
Гордясь своей военной формой, готовый к боям и сражениям, только что получивший землю под строительство оружейного завода — первый государственный заказ, — все эти первые месяцы 1917 года Роджер только ходил да посвистывал. И лишь два человека были способны испортить ему настроение — Майлз Бринкерхофф и Грейс Тейт.
Так и вышло — Роджер оставался подрядчиком, пока Рок-Фарм не была готова принять первых гостей; но самого его в их числе не было. Он проклинал себя за то, что даже на мгновение задумывается о самой возможности приглашения, но, по правде говоря, считал, что достоин его. Он с лихвой выполнил свою часть сделки, сэкономив Майлзу кучу денег и закончив строительство в оговоренные сроки, поэтому самое меньшее, что Майлз мог бы сделать, — предложить ему воспользоваться плодами рук своих. Роджер бы вежливо отклонил приглашение, но на самом деле он считал, что должен иметь шанс отказаться.