Жажда жить

О'Хара Джон

— А больше вы ничем не занимались?

— Нет. Достаточно и того, что было.

— И чем же все кончилось? То есть я хочу сказать, что, если бы ей захотелось, наверняка до конца довела.

— А как у тебя с экономкой кончилось? Ты либо испугался, либо противно стало. У меня ни то ни другое, я просто влюбился в девочку своего возраста. Такая невинная отроческая любовь. К тому же я вскоре уехал в пансионат.

— А миссис Лихтенвальнер симпатичная была? Когда домой приехал на каникулы, желания продолжить игры не возникало?

— Может, и возникало, но ничего не было. Видишь ли, мне кажется, она сама себе не признавалась в том,

что и ее это заводит, а ведь я вырос, притом неожиданно очень быстро. Как-то я приехал домой из пансионата в своих первых настоящих брюках, и скорее всего миссис Лихтенвальнер про себя подумала: ну вот, мужчиной стал. Тот, кому она позволяла играть своими грудями, он… словом, в том греха нет. Я был ребенком. Но брюки — иное дело. Их носят мужчины. Что же до меня, то я дорос до такого возраста, когда ждешь не дождешься первого визита в публичный дом.

— Так ты же вроде влюбился в какую-то сверстницу.

— Да, только как-то у тебя все слишком гладко получается, Сидни. Ты вырос в Нью-Йорке, а в больших городах детей, видно, по-иному воспитывают. А в таких городках, как наш, уже в десять лет знаешь адреса публичных домов и всех тамошних шлюх. Не обязательно ходишь, но говорить — говоришь. Я знаю ребят, кого приводили в публичные дома собственные отцы.

— Мне тоже приходилось об этом слышать.

— Это хорошо. В таком случае, может, тебе приходилось слышать о молодых людях, влюбленных в приличных девушек и в то же время посещающих публичные дома? Держу пари, приходилось.

— Точно.

— Ну так это как раз мой случай. Я был влюблен в одну девчонку, но рассказать-то тебе хотел о миссис Лихтенвальтер. В игры с ней играть я перестал, но неравнодушен остался, и когда поступил в университет и занялся психологией, часто думал, особенно после того, как прочитал в книгах, что немало подростков балуются со зрелыми женщинами и немало зрелых женщин балуются с подростками. В общем, я стал думать о ней как врач, она стала моим пациентом. Вот потому-то я с ней так откровенен. Она думает, что я говорю так, чтобы скрыть свои… э-э… похождения, а что на самом деле стоит за этим, не знает. А я, можно сказать, ланцетом орудую, смотрю, чтобы не скопилось слишком много гноя.

— А врачом ты никогда не хотел стать, Пол? — спросил Сидни.

— Было дело, но, узнав, чего это будет мне стоить, раздумал.

— Так ведь у твоего отца куча денег. Уверен, он был бы в восторге.

— Деньги — не единственная форма оплаты. Время. Занятия. Упорный труд.

— «Фи бета каппа», — подхватил Сидни.

— Ну, в этом-то как раз нет ничего трудного. Туда я вступил, потому что родители послали меня в Йель получить образование, а если хочешь получить образование, надо учиться, а если учишься в Йеле, «Фи бета каппа» тебе скорее всего не избежать. Так что этим я обязан родителям. Но, получив образование, по крайней мере в удовлетворяющем их объеме, я решил, что теперь можно подумать и о себе, расслабиться, а у врача, каким я хотел стать, времени на это нет.

— И каким же ты хотел стать врачом?

— Психиатром. Не каким-нибудь там шарлатаном, не френологом и даже не нейрохирургом. Скажем, психопатологом. Психологом, неврологом — черт, всем вместе. В общем, мне хотелось бы стать врачом, который занимается такими случаями, как у миссис Лихтенвальнер, только гораздо более сложными, и помогает людям. Такая профессия сейчас только развивается. Ты вообще о ней ничего не слышал, да и я мало что знаю. У обычных

врачей на психологию не хватает времени, а это психология. В буквальном смысле психология означает изучение сознания, духа, души. Но это и нечто большее. Ладно, поехали в Ридинг. Я свое решение принял много лет назад, и заключается оно в том, что, как только потянет, я отправляюсь в Ридинг. Тебя тянет?

— Почему бы и нет? — пожал плечами Сидни.

Пол начал было подниматься в кресле, но снова сел.

— Минуту. — Он раскурил сигару и бросил быстрый взгляд на приятеля. — Да, неважным бы я стал врачом. И хозяин из меня плохой, и друг никудышный.

— Что за чушь, — запротестовал Сидни.

— Ты уже двенадцать часов в городе, — продолжал Пол. — И ты, только не спорь, приехал за поддержкой. За какой-то поддержкой. Даже если это просто встреча с другом. А я? Сначала делами занимался, потом о себе принялся болтать, теперь вот о своих удовольствиях думаю. Право, тебе следовало бы врезать мне как следует.

— Ни за что. Ты прекрасный хозяин. Лучший.

— Если бы ты вышел на улицу и забросал меня камнями, это было бы только заслуженно.

— Ну, я не собираюсь этого делать, — засмеялся Сидни.

— Знаешь, почему мне так стыдно? Потому что я знаю, зачем ты приехал, а про себя знал с самого начала. Грейс, верно?

— Да, мы расстаемся. Как ты узнал?

— Что ж, придется дружеской откровенностью компенсировать недостаток участия и нечуткость. Я слышал, что у вас что-то не ладится.

— Почему не ладится, тоже, наверное, слышал?

— Да, и это тоже. — Пол вытер пот со лба.

— Бэннон?

— Да, Роджер Бэннон, — подтвердил Пол. — Я знаю его. Правда, в последнее время не встречались.

— Он в армии. Мобилизован.

— Не в том дело. Он избегал меня еще до мобилизации. Знает, что мы с тобой друзья.

— Жаль, черт возьми, что этот сукин сын не избегал моей жены так же успешно, — заметил Сидни.

— Точно.

— Ладно, что там ходить вокруг да около, тем более с тобой. У нее был с ним роман, они спали бог знает сколько раз, целую тайную систему придумали, как перезваниваться и назначать свидания. Она сделала меня рогоносцем, опозорила детей, обесчестила себя, в общем, что там говорить. Если хочешь увидеть невменяемого, то вот он, перед тобой. И в психушку не надо ходить. Если бы ты стал врачом, каким хотел стать, один как минимум пациент тебе обеспечен. Сомневаюсь только, что ты бы мог мне помочь. Мне конец, до донышка вычерпан. О Господи всемогущий! Ну как она могла так поступить со мной, как вообще может один человек вести себя так по отношению к другому?! Я жил только ради нее, ее жизнь стала моей жизнью. Я все делал по чести, всегда был ей верен. Ничего себе не позволял, помогал воспитывать детей, удерживал от ошибок в воспитании так, что она даже не замечала этого. И любил. Ну, о любви что уж и говорить… Если не возражаешь, Пол, я бы выпил немного виски.

— Конечно, вон бутылка.

— Давай прихватим ее с собой и поехали в Ридинг. Нас бесценный Ламар повезет?

— Нет, сам за руль сяду.

— Это хорошо, можно не стесняться в выражениях.

Они вышли на садовую дорожку, ведущую к гаражу.

— Нет, ты вовсе не плохой хозяин и не плохой врач, — сказал Сидни. — За все это время я в первый раз выговорился. И ты единственный человек, с кем я могу себе это позволить. Уже лучше себя чувствую.

— Правда? Хорошо, коли так, — с сомнением проговорил Пол.