Жажду — дайте воды
Шрифт:
«Да разве я в могиле, друг мой? — сказал Иван. — Ты ошибаешься. Здесь синяя синь и нет войны. А родителям ничего не пиши. Не надо. Пусть они ждут меня, пусть надеются».
Все смолкло. Из моих глаз текут слезы, падают на клевер, и он склоняет свои головки. Что же это такое: могилы слышат, они разговаривают?..
«Ну иди!» — это опять голос Ивана.
— Как мне уйти? А ты?
«Иди, друг, и обо мне никому не рассказывай. Я знаю, ты все что-то записываешь Пусть тебе долго живется, но обо мне никому не рассказывай,
Поблескивает река своими синими волнами. Иван больше не говорит. Цветы клевера снова укрылись в чашечках, и запахло землей.
— Прощай, Иван…
Я побежал к реке.
В бумагах одного из убитых немцев мое внимание привлек квадратный кусочек картона с эмблемой третьего рейха: скрещенные кости, череп и свастика. И что-то по-немецки напечатано.
Немецкого я не знаю. Но картонка эта показалась мне таинственно-грозной, и я спрятал ее, а остальные бумаги выкинул.
Вечером, встретив нашего полкового переводчика, попросил перевести содержание написанного. Капитан был близорук и носил очки. Он сначала протер их платком, снова водрузил на нос и прочитал текст про себя.
— Это заповедь Гитлера солдатам третьего рейха.
Я примерно записал переведенный капитаном текст. Вот он. Точнее, часть его.
«Ты, — наказывает Гитлер солдату, — не имеешь ни сердца, ни нервов. На войне они не нужны. Убей в себе милосердие и жалость — уничтожай все русское, советское. Ни перед чем не останавливайся. Будь перед тобою старик или женщина, маленькая девочка или мальчик — убей их!..»
Мне даже писать страшно слова этого дьявольского наказа. В голове не укладывается такое человеконенавистничество. Тем более что исходит оно не от какого-нибудь восточного тирана древности, а от европейца.
Капитан попросил разрешения оставить у себя гитлеровскую заповедь.
— Берите, — сказал я, — эту мерзость… Скажите, капитан, как назвать человека, призывающего к убийству детей?
Капитан пожал плечами:
— На ваш вопрос ответит история.
— Да, но у истории короткая память, — сказал я, не умея заглушить боль сердца и боль горьких воспоминаний.
— Зато у нас она долгая…
Вечер. Блиндаж разрушен. К счастью, в нем никого не было, когда его с неба разворотило прямым попаданием бомбы. Теперь мы остались «бездомными». Хотя, конечно, какая уж тут бездомность. Мы уже привычны — что под крышей, что без крыши… Однако я все же велел восстановить блиндаж.
— Может, новый построить? — предложили солдаты.
— Нет. Восстанавливайте старый. Не испытывайте судьбу, говорят, дважды в одно и то же место бомбы не падают.
Солдаты попробовали
Заместитель начальника штаба привел к нам на позиции шестнадцать человек солдат.
— Принимайте пополнение, — сказал он. — С сегодняшнего дня они на довольствии.
— Мне это мало. Надо минимум двадцать восемь человек, чтобы полностью укомплектовать расчеты.
— Принимайте, сколько есть.
Он ушел. Я оглядел новобранцев, прочитал их фамилии по списку, который мне передал заместитель начальника штаба.
Спросил у двоих:
— Вы, как мне кажется, были на фронте, да?
— Так точно.
Я обрадовался тому, что угадал в них фронтовиков. Они были на войне, потом их ранило, лежали в госпитале и вот после излечения попали к нам в полк. Все остальные — новички. Пороха еще не нюхали. Все голубоглазые и какие-то непоседливые, нетерпеливые. Удивило меня и то, что новичков этих совсем не пугает огонь немецкой артиллерии. А мины и снаряды ведь то и дело рвутся вокруг них.
— Вы разумеете, куда прибыли, ребята?
— Разумеем, — в один голос ответили они. — На фронт.
— А что вы еще разумеете?
— А то, что нам воевать с врагом.
— И умирать, — холодно добавил я.
— Все отдадим за Родину!.. — сказали новобранцы. — Мы пришли защищать ее.
— И только?
— Нет. Еще и врага разгромить окончательно.
— Не так легко его разгромить, — сказал я. — Это требует лишений и жертв. Но я вижу, что вы готовы к этому. Курите?
Все курят. Я угостил их махоркой из моих запасов и сказал, что первым делом неплохо бы что-нибудь спеть. Они не удивились. И никто не спросил: а что, если немец услышит? Услышит — и пусть себе слышит. Что ж нам теперь, и не петь из-за него? Мы и так уж давно не пели.
Новички затянули песню, с завистью поглядывая на нас — фронтовиков. Эти ребята завидуют нам! А чему завидуют? Тому, что мы уже бывалые воины, а они только первый день здесь? Или тому, что смерть всегда ходит рядом с нами, что мы гибнем и остаемся лежать без могил?..
Я распределил ребят по расчетам. Хорошо, теперь, по крайней мере, каждый миномет обслуживают три человека.
Один из двух наших новичков, бывших уже раньше на фронте, защищал Брест.
— Как удалось оттуда выбраться? — спросил я его.
— Бывают на свете чудеса, — улыбнулся он.
Брест первым принял на себя всю тяжесть удара гитлеровской Германии и героически противостоял врагу, показал Европе, что можно одолеть «несокрушимые» немецкие армии…
Раз в три дня мы выпускаем наш «Боевой листок» — рукописный (какой уж получается). В очередном номере я начертал крупными буквами: «Товарищи солдаты и офицеры, с нами вместе воюет герой Бреста — Василий Алексеев. Честь ему и слава!» Прочитав листок, Василий зашел ко мне.