Жди, за тобой придут
Шрифт:
— Да, ты прав. Когда нас с тобой познакомили, я такой ещё «комсомолкой» была. Парней вообще на дух не воспринимала; ну, если только в качестве временной развлекаловки. Самостоятельной мечтала быть, материальную жизнь устраивать. Какое там чтение мыслей? Какая любовь? А судьба, видишь, по-другому распорядилась. И откуда ты только взялся на мою голову, «пришелец из загадочных миров»?
— Ну, я надеюсь, ты не жалеешь, что связалась с «пришельцем»?
— Если бы жалела, не связалась бы… Мне и самой иногда кажется, что я попала в какую-то удивительную сказку, что события, в которых я участвую, происходят, вроде как, и не со мной… Просыпаюсь — рядом ты;
— Спасибо ТЕБЕ, мой самый родной и самый дорогой человек на свете!
— Знаешь, Кость, я последнее время стала немного присматриваться к людям. К тем, которые ходят парами, обнимаются, целуются, живут друг с другом и так далее. И мне всё больше и больше начинает казаться, что мы с тобой какие-то особенные. Другие постоянно носятся со своими проблемами, ноют, ссорятся из-за пустяков, потом мирятся, потом снова ссорятся. Многие на сторону тайком поглядывают. А ещё у большинства, если есть хороший секс, то нету общения, и, если есть общение, то с сексом напряг. Понимаешь?
— Я не силён в религии, но вот Адам и Ева, скажем, по раю вообще вдвоём долгое время шастали. И горя при этом не знали.
— Ну, да… Пока яблока не попробовали.
— Не знаю, моя радость. Мне вот всегда казалось, что изначально Бог сотворил Адама и Еву единым существом, хоть и в двух телах. А яблоко каким-то образом проложило границу между ними. Так вот, по-моему, заботы и проблемы, про которые ты говорила, и есть тот самый запретный плод, а вернее сказать, ненужное знание. Быт, суета, и чрезмерное самомнение мешают людям чувствовать друг друга, мешают им видеть то, что видим мы с тобой. Ведь, чтобы отдать себя любви по-настоящему, нужно, в первую очередь, стать свободным. Многие вещи и идеи отвлекают человека от главного. Любить способен только тот, кто не даёт себя запутать и в каждой ситуации остаётся верным своему внутреннему зову. В каком-то смысле это действительно дар свыше.
— Значит, мы с тобой избранные?
— Возможно, что и так, моя хорошая. Но я всё же думаю, что источник света, на который мы с тобой ориентируемся, имеется в душе каждого человека. Я не знаю почему, но у большинства людей он как будто бы скрыт от них самих.
— А ведь он и у меня был скрыт… Это ты помог мне его обнаружить.
— Нет, моё сокровище. Ты полюбила меня первой, а уже от твоей любви зажглось и моё сердце.
— Ты просто «спал», и я тебя «разбудила»… Хотя, на самом деле, если кому из нас и посчастливилось проснуться, так это мне. Я ведь не знала любви, солнышко. Всю жизнь считала её обыкновенным литературным украшением, метафорическим вымыслом скучающих поэтов и романтиков… А теперь не представляю себе, как люди вообще без неё живут.
— И я не представляю. Сердце человека не может существовать в пустоте. Оно там умирает. Для жизни сердцу нужен источник, нужно другое сердце, бьющееся в такт. Только тогда возможно появление света, смысла, радости и гармонии. А в одиночестве есть лишь иллюзия того, что ты куда-то двигаешься и занимаешься чем-то важным. Мне кажется, что вне любви все ценности, которые придумало человечество,
— Да. Теперь я тоже это знаю и вижу… Я люблю тебя, Костя! Люблю тебя каждой своей клеточкой, всем моим существом!
— И я тебя безумно люблю, девочка моя ненаглядная!
За год семейной жизни, между ними ни разу не встал вопрос о продолжении рода. Мамы и папы, конечно же, пытались намёками подводить разговор к этой волнующей теме. Однако беззаботные дети решительно не желали брать в голову, что в глазах старшего поколения объяснялось только лишь юношеской безответственностью и недостатком возраста.
Каждый день Костя и Оксана открывали друг через друга целый мир, целую вселенную и были настолько поглощены этим процессом, что ребёнок действительно был бы им тягость.
Время летело быстро, и к началу третьего курса на их параллели обозначилось несколько новых пар. Шесть из них также успели оформить свои отношения в официальные союзы, другие же предпочитали пока довольствоваться статусом дружеско-романтического партнёрства. Что же до Кости с Оксаной, то на филфаке и мехмате их знали к тому моменту уже все. На каждой студенческой пирушке они всегда были желанными гостями. Если «ангелочки» появлялись на дискотеке, танцевать медляки друг с другом им удавалось далеко не всегда. К однокурсникам и хорошим знакомым влюблённые старались быть благосклонными, а на Оксанину компанию (хотя бы в танце) претендовала тогда чуть ли не половина дискотечных завсегдатаев, да и у Кости с воздыхательницами был, что называется, «полный порядок».
Эти ритуальные «акты милосердия» не выбивались за рамки приличий, и только один раз дело как-то ненароком дошло до мордобоя.
Костя заболтался тогда с приятелем, и в это время Оксану пригласил какой-то залётный мужлан довольно внушительных пропорций, которого ни до, ни после инцидента никто из старожилов дискотеки не видел. Когда танец закончился, Оксана хотела вернуться к мужу, но бугай принялся по-медвежьи хватать её за руки и с нагловатой ухмылкой что-то втирать. Костя мгновенно оказался рядом и сделал вежливую попытку освободить любимую, но не тут-то было.
Верзила первым делом послал его куда подальше, используя при этом значительную часть красот нелитературного русского языка, а потом неожиданно двинул Косте в челюсть, да так сильно, что тот едва не покатился кубарем по полу.
Спасло ситуацию только лишь состояние изрядного подпития у интрудера, по причине которого он был неповоротлив. Костя бросился к сцене, схватил деревянный стул, подскочил к своему оскорбителю и со всей силы приложился им по квадратной лысой голове.
Стул разлетелся в щепки, а громила начал медленно покачиваться из стороны в сторону и тихо оседать на пол. Сделал контрольный удар ботинком по уху, Костя взял Оксану в охапку и тут же отступил с ней подальше.
Мехматовцы, заворожённо наблюдавшие эту сцену, успели подбежать на выручку своему другу, так что финальную экзекуцию Костя со спокойной совестью доверил им.
А после зимней сессии на третьем курсе у Оксаны появился категорически настроенный обожатель — ученик филфака, некто Вячеслав. Он был старше молодожёнов на два года и, как выяснилось, уже долго сох по недоступной даме своего сердца, писал любовные мадригалы, которые никому не показывал, и всё больше и больше уносился в страну несбыточных грёз и запретных фантазий.