Железная команда
Шрифт:
Вдруг рядом, за кустом, сверкнуло пламя и раздался такой грохот — показалось, земля дрогнула.
Никиту от груди до пят как будто прошило мелкой дробью.
Несколько секунд оглушенные путешественники не могли сделать ни одного движения. Затем, точно по команде, бросились к тому месту, где сверкнуло пламя.
На суке крепкой коряжистой черемухи, чуть покачиваясь, висело ружье. В двух шагах от него стоял Орешик с очень большими глазами. Трудно сказать, чего больше было в этих глазах — восторга или ужаса.
— Вот
При виде идущего к нему Митьки с серым каменным лицом проказник заторопился:
— Только я совсем чуть-чуть, нисколечко почти не трлогал… Само!
— С-само!.. — не то воскликнул, не то прошипел Митька. — Все-таки выстрелил.
— Я, Мить, совсем чуток, а оно ка-ак…
— Снимай штаны, обормот шепелявый!
— Зачем?
— Драть будем!
— Не. Не сниму.
Возмездию не суждено было свершиться отнюдь не по Митькиному великодушию. В тот момент, когда карающая рука уже поднималась над Орешиком, где-то невдалеке, в стороне леса, послышался странный звук, протяжный и низкий. Его нельзя было назвать страшным, но шум возле Орешика стих мгновенно. Дело в том, что звук этот очень походил на рев. А кто мог реветь в глухом лесу поздним вечером?..
Семга, плескавшийся в речке, мигом выскочил и кое-как натянул одежду.
Тихий низкий рев повторился.
Путешественники с минуту стояли затаив дыхание.
На противоположном берегу под чьими-то тяжелыми ногами затрещал сушняк. Потом кто-то грузный посопел в чащине и вдруг с плеском и шумом прыгнул в воду.
— Медведь!!!
Впоследствии все сваливали на Орешика, утверждая, будто бы это он взвизгнул. Но в глубине души никто не был уверен, что первый вопль не исходил от него самого.
Паника вспыхивает от крика, как порох от спички. Один трус заорет с перепугу. Другой, почуяв опасность, шарахнется, как заяц, остальных словно дернет невидимая сила за ними. А достаточно от страха сделать шаг, он тебя в шину на три подтолкнет. Кинься бежать — страх на загорбок сядет и будет гнать, пока есть у тебя в ногах сила. Распоследним подлецом сделает, только поддайся ему на минуту.
Никита рванулся в степь следом за другими со всей доступной ему скоростью. Задыхался, падал, путаясь в высокой траве.
В разум его привел Митькин возглас:
— Стойте! Орешик где?
Никите вдруг очень ярко представилось, как огромный бурый медведь наваливается на маленького беззащитного Орешика. Ноги сразу будто прилипли к земле.
Зверя не видно было сзади, Орешика — тоже. На месте стоянки сквозь кустарник мерцал покинутый костер. Оттуда не доносилось ни звука.
— Остался! Пропал Орешик! — воскликнул Митька.
— Выручать надо.
Швабля и Семга тоже остановились.
— Правда, не видать его, — упавшим голосом выдохнул Семга. — Неужели с концом?
— Даже не пикнул! — сказал Швабля.
— А мы при чем, если медведь напал? — издали
— Эх, и ружье забыли! — сказал Митька.
Никита первый сделал шаг к реке.
— Я вернусь!
— И я с тобой. Нам бы только до ружья…
Крадучись, от укрытия к укрытию пробирались они к стоянке. Вслушивались и вглядывались так, что от напряжения звенело в ушах. Поэтому, когда рядом из густого куста послышался жалобный шепот: «Ми-ить!», ребята вздрогнули.
— Орешик!
— Мить, ты не будешь дрлаться?
— Дурашка, вылазь скорей!
— Мить, это, кажется, не ведмедь. Это, кажется, корлова.
Конфуз получился немыслимый. Испугались — совестно сказать — телка, отбившегося от стада! Он выбрался из речки и задумчиво поглядывал на костер. Увидев ребят, бычок обрадованно замычал.
В тот вечер Никита понял, что значит пословица: «У страха глаза велики». Человек сам их себе выдумывает, эти глаза.
Ночью Никита шал, словно его охранял десяток часовых. Кажется, своему страху он глаза выколол…
«Нас преследуют неудачи…» — только и смог Никита записать на другой день в дневнике.
Утром проспали клев. Поймали всего трех чебаков. Вместо наваристой ухи ели пшенную кашу.
Каша — это, конечно, тоже ничего, рыбой она все-таки пахла.
Замучил путешественников приблудный телок. Не бросать же его на произвол судьбы. Само собой разумелось, принадлежал он совхозу — ближе населенных пунктов по карте не значилось. Идти с ним на отгонный стан — дорога не близкая. Швабля предложил возвратить бычка пастухам на обратном пути, а пока использовать для переноса тяжестей.
Все путешественники, как известно, пользовались вьючными животными. Ребята посмотрели на свои мешки, натершие им плечи, и легкомысленно согласились.
Лева с Орешиком остались навьючивать бычка, остальные отправились вперед, обследовать берега извилистой Суетинки: нет ли поблизости залежей песка.
Однако и в этот день им не суждено было заниматься разведкой полезных ископаемых.
Прошли всего метров триста вниз по течению, как вдруг на месте бывшей стоянки раздались тревожные крики. Обеспокоенные разведчики со всех ног бросились назад.
Одетый Лева стоял по пояс в воде и палкой нащупывал брод. По берегу метался Орешик, поддергивая штанишки, и пронзительно голосил:
— Плыви! Плыви, а то далеко убежит!
— Дальше — глубина, — опасливо пятился Швабля. — Непроходимая топь…
— Парлазит ты! Курлица! А хвалился: я настоящий водоплавающий!
Все было понятно без объяснений. Бычок сбежал вместе с навьюченным на него снаряжением. Переплыл речку и скрылся в лесу, откуда вчера вышел.
Никита с Митькой перебрались на противоположный берег. Долго искали следы «вьючного животного». Нашли только оторвавшееся ведро в лозняке.