Железный человек
Шрифт:
Денег у меня как раз хватило. Несколько монет даже осталось, когда я со своим пакетом пробирался к выходу, где ждали они, мои преследователи. Я бросил в их сторону взгляд, который, будь я суперменом с прожигающим взором, испепелил бы их в кучку золы, и повернул в сторону порта.
Повсюду люди. Туристы выходят из автобусов. Гуляющие прохожие перед киосками сувениров крутят стенды-вертушки с открытками, ощупывают пуловеры, разглядывают керамику. Причалы оживлены, работы идут полным ходом, перед окошечками лодочных экскурсий – длинные очереди. Я ищу какое-нибудь укрытие, куда бы забиться и глотать свою добычу, где никто бы меня не увидел и не отнял её у меня. Я схожу с ума от голода. Это голод не нескольких
Разумеется, они стояли и здесь, на выезде из городка, и, разумеется, они шли за мной на некотором отдалении. Будучи не в состоянии выразить им все мои негативные чувства, я просто шёл дальше, и постепенно мне становилось ясно, что я непроизвольно придерживаюсь своего воскресного прогулочного маршрута из лучших времён. Через полмили пляж по левую руку снова придвинулся к дороге, отделённый от неё лишь узкой полоской кустарника, которую я пересёк. Проеденные ржавчиной обломки старых рыбацких лодок, которые Бриджит с таким увлечением фотографировала, всё ещё лежали на месте, безразличные ко всем человеческим тревогам, следуя собственному расписанию распада. Я топал по гальке и камням, пока не облюбовал себе большой валун, на который можно было сесть.
Затем я положил свой пакет на колени, достал бутылку с соком и баночку с мёдом и осторожно поставил то и другое на землю между камнями. Руки у меня дрожали, когда я разворачивал пакет с мясом. Оно было холодное на ощупь и мягкое, а запах, когда я развернул бумагу, был и отвратительный, и вместе с тем притягательный. Я насторожённо огляделся. Никого не было видно, хоть я и не сомневался, что мои преследователи где-то сидят с биноклями или подзорными трубами. А как же иначе. В этот волнующий до дрожи момент важно было лишь то, чтобы никто не помешал мне вонзиться зубами в этот вожделенный кусок мяса.
Оно оказало сопротивление. Я забыл, какое жёсткое это сырое мясо. Я рвал его и тянул и, наконец, откусил маленький кусочек и жевал его с трясущимся наслаждением, разом взмокнув от пота. Зубам было больно, и неудивительно, ведь они годами не испытывали никакой нагрузки, если не считать жевательной резинки, и отвыкли перемалывать пищу. Как прекрасно! Я жевал, не беспокоясь о том, что слюна бежит у меня по подбородку, только жевал и жевал и, наконец, проглотил, исполненный первобытного удовлетворения.
Время остановилось. Часы протекли или месяцы, я не мог бы сказать. И мясо, этот колеблющийся, как студень, тяжёлый кусок убоины в моих руках не уменьшился, его было для меня, естественно, слишком много. Я разжёвывал отдельные волокна и перемалывал зубами мелкие кусочки, моя нижняя челюсть болела от непривычной нагрузки, но я рвал и жевал, как в угаре.
В какой-то момент я опустил мясо, потянулся к бутылке с апельсиновым соком, отвинтил крышку и сделал большой глоток. Этот глоток омыл мою глотку прохладно и интенсивно, как чистый нектар богов, но, разумеется, мне не следовало этого делать. Пища богов не подходит для смертных и не проходит для них даром. Я отставил бутылку, вытер рот тыльной стороной кисти и озадаченно смотрел на след крови на руке, уже чувствуя, как мои искалеченные внутренности начинают дрожать и судорожно сжиматься.
Боже мой, как же меня рвало! Ни разу в худшие ночи моей дикой молодости – а иные из них были поистине легендарными, – я так не накачивался. Неистовая сила ярилась в моём коротеньком кишечнике как стальной кулак титанического бойца, который намеревался беспощадно вышибить из меня каждую отдельную
Меня разбудило что-то мокрое. Неужто я заснул? Явно. Я увидел чаек, целое полчище чаек с алчными клювами, они подбирались всё ближе. Тонкая морось дождя наполняла воздух. Ирландца такой дождь не заставит застегнуть даже ворот рубашки, не говоря уже о том, чтобы надеть что-нибудь поверх неё. Через несколько минут такой дождь прекращается, чтобы спустя несколько следующих минут начаться снова. Можно свихнуться, если не научишься его игнорировать.
Мне удалось подняться. Я оглядел останки камня, на котором сидел, и почувствовал себя опустошённым как никогда. Я невольно присмотрелся к блевотине с кислым запахом, ища в ней металлические части; у меня было такое чувство, что меня вырвало половиной моих имплантатов. Но на гальке красовалась лишь не внушающая никаких подозрений, постепенно растекающаяся и уходящая в песок красно-жёлтая каша.
Мой дорогой кусок мяса валялся в грязи, и было впечатление, что чайки нацелились как раз на него. Я оставил его лежать, бутылку апельсинового сока тоже оставил, только мёд взял с собой. О нём я хотя бы знал, что переношу его.
Тяжёлые, низко нависшие тучи собирались над бухтой, когда я медленно возвращался в Дингл. И что мне там было нужно? Домой меня не тянуло. Мой дом был пуст – негостеприимное, осквернённое место. Мне было холодно, да. Но когда я думал о доме, эта мысль меня не согревала.
Я ставил одну ногу перед другой, всё дальше, всё вдоль пыльного края дороги. Дождь продолжал моросить, пыль постепенно превращалась в тонкий, коричневый слой грязи. Но я всё равно не спешил.
Они всё ещё были здесь, разумеется. Две фигуры в чёрном джипе. Я увидел их, когда обернулся оттого, что сзади много сигналили. Они еле ползли за мной, мешая движению, а другие водители, не подозревая, с кем имеют дело, сердито им сигналили.
Но я тоже не знал, с кем имею дело. В этот момент, правда, мне это было безразлично. Я глухо топал себе, с отвратительным кислым привкусом во рту, в горле, в носу, и чувствовал себя израненным, жалким и проклятым. Особенно отчётливо ощущая мои имплантаты в их стальной, покрытой тефлоном неуступчивости. Различный вес моих рук. Постоянную боковую тягу вправо в позвоночнике. Атомная батарея, кажется, давила мне на пузырь, по крайней мере, так мне казалось. Усилители, вживлённые среди моих мускулов и навсегда расположившиеся там, при каждом шаге производили тонкий скребущий звук. И у меня болело горло.
Поскольку у меня возникла смутная идея вместо дома просто пойти в отель, я свернул на Мейн-стрит. И хотя мне казалось чудачеством селиться в отеле в том же городке, где у меня был дом, но мысль о горячем душе и свежезастеленной постели в чужой, не отягощённой никакими напоминаниями комнате была почти непреодолимой. Я мог себе это позволить, деньги и так плесневели без дела на моём счёте, но перед этим мне всё же следовало захватить из дома свежее нательное бельё. И если уж ночевать в отеле, то, наверное, в «Бреннане»? По крайней мере, хорошо было взвешивать все «за» и «против» этого плана, пока я шёл вверх по улице. Вообще хорошо было иметь хоть какие-то намерения.