Железный канцлер
Шрифт:
— Видели ли вы целесообразность в том, чтобы начать войну с Данией? — последовал вопрос адмиралу.
Разве нужно было такие вопросы задавать исполнителю, адмиралу? Нет, конечно, как и тем военным, которые проиграли в Ирландии все, что могли. Были и представители от землевладельцев, которые лишились земель в Ирландии. Были обвинения… потом новые… снова свидетели, весьма странные, но все обвиняли Питта.
Все это делалось лишь по одной причине: найти виноватого, да и закончить на этом весь кризис, чтобы жить дальше. Особое внимание уделялось отношениям с Россией. Именно об
Страх перед франко-русским союзом был очевидным, а в провале отношений с Россией обвиняли именно Питта-младшего. Обнаружились и те уступки, на которые согласна пойти Англия. К примеру, бывшего премьер-министра обвинили в том, что он так и не пропустил закон об открытии русского торгового представительства и не допускал русские компании, если такие вовсе были, к Лондонской бирже. И не важно, что не было в английском парламенте ни одного депутата, который бы выступал за то, чтобы дать русским в торговых отношениях если не равноправие, то что-то похожее на это. Важнее было прямо сейчас определить проблемы и сделать посыл в Россию с верой в то, что русские сами прибегут мириться.
А в это время корабль, бывший ранее под датским флагом, уже заходил в Темзу. На борту было немало людей, но важнейшей персоной была женщина, сильно изменившаяся в лице, неестественно за короткое время похудевшая. Ольга Жеребцова, уже не могущая существовать без наркотиков, еще не до конца осознавала, как она «искренне» хочет отдать те деньги, что были отложены на убийство русского императора.
* * *
Петербург
10 марта 1799 года
Работать так, как здесь не умеют, делать то, что пока еще не знают, как именно делать, создавать форматы деятельности такие, чтобы вызывали не только недоумение, но и принятие, как эффективных. Вот, пожалуй, озвучивание миссии первого этапа моей деятельности на посту канцлера Российской империи.
Я собирался задать новый тон работы, определить на десятилетия, как минимум, уровень бюрократии в России. Это настолько сложная задача, что даже я, человек, который в иной жизни работал в министерстве, а еще и на Контору, рискую не потянуть. Может не хватить и того трудоголизма, который мне передался от реципиента. Но нельзя же не делать то, что доказано временем, как наилучшее? Нельзя!
И я работал над тем, чтобы выявить все лучшее, минимизировать вероятность ошибок. Исходил при этом из опыта многих поколений русских и зарубежных бюрократов, конечно из своих убеждений, тоже.
Было ощущение, что я собираюсь плыть против течения горной реки. Как любитель искупаться в любом водоеме, правда, чаще это было в прошлой жизни, могу сказать, что против течения даже равнинной реки не так чтобы удобно плыть, а уж что говорить о горной, то и подавно. Но я буду плыть, я уже, если не мастер спорта по подобному плаванию в системе бюрократии, то не новичок, точно.
За два дня я провел переговоры со всеми потенциальными министрами и даже с их товарищами. Если с Алексеем Васильевичем Васильевым мне не нужно было встречаться, потому что знал и его, и то, как этот
Получилось подтянуть Николая Борисовича Юсупова на должность министра культуры, а его товарищем был поставлен Шереметев. Да, именно тот, которого можно было бы считать моим врагом, но так даже лучше. Я показывал, что уважаю аристократические элиты, ну, и что ради общего дела могу забыть все возможные обиды. А еще я рассчитывал на то, что эти господа будут участвовать своими капиталами в будущих свершениях. Как рассчитывал? Надеялся, что мой пример, пример Безбородко, станет заразительным, ну хоть чуточку.
Ситуация давила и психологически, а волнение провоцировало головную боль. Это перед первым заседанием Комитета министров я давал выход переживаниям. Чем больше их выйдет сейчас, тем легче мне будет обуздать эмоции внутри себя после. Такая уж специфика моего сознания, организма, что странным образом актуальна и для второй жизни, в новом теле. Я чаще всего умею взять себя в руки, но бываю и весьма эмоциональным.
Мне нужно было уже выходить в просторный зал, где посередине расположился большой стол с стульями по обе стороны, как и в его изголовье. Это зал заседаний Комитета Министров Российской империи, где я должен начальствовать, как канцлер и глава министров. Вот он — то ли звездный час, то ли… К черту, прости Господи, все эти сомнения!
— Добрый день, господа! — решительно распахнув дверь, я вошел в зал.
Меня приветствовали стоя, иное и не предполагалось. Здесь только те, кто согласился подчиниться, кто не стал искать отговорки, только чтобы не быть под властью какого-то там поповича. На самом деле, тот же Федька Ростопчин, когда начал при собеседовании ерзать и требовать неких особых к нему отношений, не посмел бы назвать меня ни поповичем, ни как иначе, даже в моем отсутствии. Но он показал, что не хочет… Вот и нет его здесь.
Кстати, я только при близком общении с Ростопчиным проникся, что он, ни много ни мало… тварь. Сволочь, которую еще поискать нужно. И даже с таким готов сотрудничать, однако, «оно» не пожелало. Но будет Государственный Совет, там такие Ростопчины и смогут заседать с важным видом, пока министерства будут работать ГосСовет — это же моя реформа, почти что полностью слизанная с проекта того самого Сперанского-реформатора из иной реальности.
Между тем, на мое приветствие все поклонились.
— Прошу садиться, господа! — сказал я, присаживаясь на стул во главе большого стола. — Прежде всего, я благодарю вас, господа, что ставите величие русского императора и нашего Отечества превыше всяких амбиций и гордыни. В первый и в последний раз мы обращаемся к теме, которая может вставать между нами. Я ваш глава, вы подчиненные, несмотря ни на мое происхождение…
Я посмотрел на Александра Куракина, давая тому понять, что знаю, как именно он высказывался обо мне. Это было в духе: «Мой сукин сын этот Сперанский, если бы не я, так… а вот теперь я… и он мне кланяется будет». И пусть слова звучали в узком круге людей, где из чужих было всего несколько человек, а так все братья Куракины, но все же.