Железный замок
Шрифт:
Он негромко ругался прямо на ходу, матеря всех и вся.
— Что такое? — спросил Ибар после очередного трёхэтажного загиба.
— Кажется, опять.
— Ломает? — перекошенное от длительного бега лицо Ибара маячило совсем рядом, Табас чуял его несвежее дыхание.
— Да! — выдохнул он, чувствуя, как в глазах темнеет.
— Блядь! Ну только не это!.. — оскалился наёмник. — Сраная экспедиция! Всё через жопу!.. — он замедлился и пошарил по карманам. — На! Держи! — он протянул ему смятую засаленную сигаретную пачку.
Табас сперва
— Сюда давай! — Ибар отобрал пачку и снова спрятал.
Жевать на бегу было не очень удобно, вкус оказался отвратительно горьким, да и запах не лучше: дикарская наркота отдавала каким-то дерьмом. Но очень быстро полегчало. Буквально за полминуты нос прошёл и стало ощутимо легче. Лихорадка прекратилась, мозг заработал, вот только тело стало каким-то ватным — Табас больше не чувствовал при движении боль в груди от ушиба.
Со стороны дома, в котором отряд оставил раненого Нема, прогремела длинная автоматная очередь.
Ибар повернулся, сплюнул на землю вязкую слюну и махнул рукой, указывая направление:
— Пошли, пошли! Не стоим!
Табас мчался, слыша за спиной, как к автоматному соло присоединяются хлопки гранат и грохот ружейных выстрелов. Люди торопились, бежали через «не могу», задействовав все мыслимые внутренние резервы — неизвестно, на какое время хватит сил у обескровленного здоровяка.
Каждая секунда была на счету, нужно было использовать его жизнь как можно более эффективно — успеть дорваться до дикарей, пока они не сообразили, что воюют против одного человека, и не развернулись, прикрывая фланги и тыл.
Отряд пропылил по узкой улочке между двумя рядами домов, часть которых, судя по занавескам и целым стёклам, точно была обитаема, простучали ботинками, поднимая пыль, по дороге, утрамбованной колёсами и выжженной солнцем до состояния камня.
Звуки боя становились всё громче, и Ибар знаками приказал рассредоточиться.
Положение противника удалось вычислить не легко, а очень легко. Дикари горланили угрозы в адрес гвардейцев и стреляли куда угодно, только не в дом.
— Выходите, крысы!
— Сдавайтесь! Именем Дома Шекспир! — голосили они тонкими голосами.
Вопреки ожиданиям, Табас увидел не здоровых мужиков, которых привык отстреливать во время службы в Вольном легионе: через дыру в заборе он смотрел на детей, совсем маленьких — самому старшему от силы четырнадцать.
— Чёрт, тут взрослых совсем что ли не осталось? — прошипел Айтер, присевший рядом на колено.
— Нет никого. Воюют, — ответил ему Ибар.
— Где воюют-то? Не было же никакого фронта! Ни выстрелов, ничего! — пробасил Прут.
— Кажется, я знаю, — торопливо прошептал наниматель, вытирая пыль со лба. — Мы вышли
— Тише! — шикнул Ибар. — Не время. Погодите-ка… — наёмник присмотрелся к нападавшим.
— Они не атакуют, — сказал Табас.
На высохшей лужайке рядом с домом, в котором засел Нем, валялись изуродованные тощие трупы в рванье. Поблизости, прячась за столбами и изредка постреливая, сидели несколько пацанов с ржавыми ружьями и винтовками, а ещё дальше, практически в самом тылу и прямо перед носом у отряда, торчала целая команда детворы: навскидку двадцать человек, стоявших кружком и что-то экспрессивно обсуждавших.
— Ага, — кивнул Ибар. — Им и нет нужды. Сейчас с тыла зайдёт команда, на которую нас гнали. Будем прорываться.
— Вы же не собираетесь?.. Я не могу… — побледневший Хутта сжал автомат и опустил глаза.
— Ещё чего не хватало, — вздохнул Айтер.
— Это же дети! — повторил рябой боец. — Помощники полиции — я же просто не знал, в кого стрелял!.. А это… Они же совсем ещё…
— Эти дети сейчас убьют Нема! — прошипел Ибар. — И тебе башку снесут с удовольствием. Распустил нюни! Их с пелёнок учат убивать! Я как-то пристрелил пятилетнего! Пятилетнего! Потому что у него был пистолет, и он им свалил солдата из моего отделения, который жевал сопли, как ты! Ты не знаешь лицо этой войны, а я знаю, тут каждый — враг, каждый — убийца. Так что хватит распускать нюни, — отчеканил Ибар, вызвав у Хутты состояние, похожее на оцепенение. — Подними оружие и нажми на спуск!
— Нет… — прошептал Хутта, опуская голову ещё ниже. — Я не могу.
Ибар сплюнул на раскаленную солнцем землю и наставил оружие на сдрейфившего бойца.
— Там Нем умирает! — наёмник был в ярости. — А ты ссышь! Считаю до трёх! — прошипел он. — Раз!..
Рыжий встрепенулся и, не отрывая взгляд, смотрел на чёрный ствол короткого автомата.
— Два, Хутта!.. Всех касается! Когда я скажу «три», хреначьте этих мелких ушлёпков изо всех сил. Чтобы никто не ушёл и не привёл подкрепление. Ты слышишь, Хутта?
Лоб бойца покрылся потом, который стекал по усеянному веснушками бледному носу. Глаза бегали, ладони дрожали, и Табас прекрасно понимал эти чувства — Ибар был по-настоящему страшен. Однако чего сейчас юноша не понимал, так это нежелания убивать. То ли жвачка так повлияла, то ли желание отомстить за Нема — руки наёмника буквально зудели от желания нажать на курок, а во рту было полно отвратительно горькой слюны, которую приходилось сплёвывать на землю. Хотелось рвать тех дикарёнышей голыми руками.