Железный замок
Шрифт:
Табас равнодушно смотрел на происходящее, вспоминая свой недавний безумный забег. Действие жвачки начало понемногу проходить.
Хутту снова скрутило — он упал на карачки и пополз в сторону, выблёвывая выпитую им только что воду.
— Молодец, — ухмыльнулся Ибар, глядя на Прута. — Ты всё сделал правильно. Только так с ними и надо. Только так и выигрываются войны.
Обожжённый наёмник со щелчком вставлял в магазин коричневые патроны, масляно блестевшие в солнечном свете. Щёлк. Щёлк. Щёлк. Ещё чья-то смерть заняла своё место.
— Нема надо похоронить… — сказал Прут, отдавая Айтеру
— Соберите рюкзаки! — Ибар вставил новый магазин, передёрнул затвор и поставил автомат на предохранитель. — Скоро у нас будет пир горой, — обожжённый поднял оружие и спросил неожиданно: — У кого есть зажигалка?
Айтер протянул ему плоскую металлическую коробочку.
Двумя короткими движениями Ибар сорвал с заброшенных грядок сухую ботву и отнёс её в дом. Когда наёмник вернулся, следом за ним из дверей повалил густой дым.
— Вот вам и похороны, — глаза Ибара заблестели. — Пошли! Город наш.
Высушенный солнцем дом весело трещал за их спинами, когда они ступили на центральную улицу затаившегося города. Перемазанные кровью — своей и чужой, измотанные, голодные, желавшие отомстить за смерть товарища. Табас, отошедший от действия наркотика, понял, что вся его одежда в крови дикаря, которого он не так давно порезал на ремни. Этот запах — сладкий, металлический — был отвратителен, но в то же время опьянял и взвинчивал. Юноша занервничал, его чувства обострились, а движения стали дёргаными.
Ибар вышиб калитку одного из обжитых дикарями домов.
— Тут кто-то есть? — спросил его Айтер.
— Конечно, — кивнул Ибар.
— Откуда ты знаешь?
— А ты не чуешь вонь? — хохотнул наёмник в ответ.
Во дворе были разбросаны садовые инструменты — лопаты, мотыги, вёдра. Посреди всего этого валялась грубо сшитая из мешковины кукла с пуговицами вместо глаз.
— Прут! Сарай! — скомандовал Ибар, и окровавленный здоровяк потрусил в сторону приземистого здания, выкрашенного облупившейся красной краской.
— Рыба, давай в дом! Хутта, прикрой спину. Особое внимание на подвалы! Вход может быть под ковром, — бойцы убежали, Хутта, вроде, пришёл в норму, только слегка покачивался при беге да был бледен больше обычного.
— Пусто! — разочарованно крикнул Прут, высунувшись из сарая. — Пусто там. Хлам только. Ни еды, ни дикарей.
— Подождём, — ответил Ибар, и тут же, словно отозвавшись на его слова, в доме раздался громкий женский визг.
К нему присоединился Рыба, чей голос никогда до этого не был таким довольным:
— Нашёл! Нашёл! — и спустя несколько секунд, заполненных топотом и глухими звуками ударов, на улицу выкатились две женщины — молодая и старуха, а следом трое детей — один меньше другого. Пол их было трудно определить из-за одинаково короткой стрижки. Младшие ревели, а старший — было понятно, что это мальчик, из-за волчьего взгляда и угловатой фигуры, — насупившись, смотрел по сторонам, стараясь не показывать испуга.
Следом за дикарским семейством на крыльцо вышел Рыба, за спиной которого что-то жевал Хутта.
— Смотрите! Смотрите! — рябой боец протянул
Дисциплина отряда едва не отправилась в ад, поскольку люди одновременно рванулись к еде, сверкая глазами, и остановить их смог только рёв Ибара.
— А ну, блядь, стоять!.. Раздай всем поровну, Хутта! — скомандовал он и приблизился к женщинам. — Где остальные? Нам нужны остальные, — сказал он, переводя взгляд с одной на другую.
— Нет никого! — с неприязнью пробормотала старуха, пытавшаяся испепелить Ибара взглядом.
— Говори сама, ведьма! — предупредил её наёмник. — Я знаю, что ты врёшь, и смогу тебя разговорить.
— Нету! Ушли все! — повторила старуха громче, и Ибар коротким движением приклада отправил её в нокаут. Лёгкое сухое тело отлетело в сторону от могучего удара в челюсть. Младшие дети захныкали, мальчишка побледнел и сжал кулаки, а Прут громко хохотнул:
— Так ей!
— Теперь ты! — Ибар повернулся к молодой женщине, параллельно наставив автоматный ствол на детей. — Где все?
— Я не знаю! — выкрикнула она, явно обманывая.
— Эта сука точно врёт! — смеявшийся Прут в окровавленной одежде и с бурыми пятнами на бронежилете выглядел жутко.
— Давай так, — Ибар погладил стволом автомата коротко стриженую голову среднего ребёнка, глядя на то, как в глазах матери пропадает разум, заменяющийся самым мощным женским инстинктом.
— Приведи сюда всех, — тихо сказал обожжённый. — Скажи, что город освободили те, кто возвращался домой из земель северян с богатой добычей, и защитники хотят отдохнуть. Может, выберут себе жён. Еду пусть несут, питьё праздничное. Приведёшь сюда весь табор и, даю слово, я отпущу тебя и твоих выродков. Оставишь хоть кого-то — мы узнаем. Тебе всё ясно? — женщина закивала, не сводя встревоженного взгляда с детей. — Не вернёшься через полчаса — твоим детям конец. Лично глотки перережу, а потом весь этот городишко запалю, чтобы точно никто не ушёл. Время пошло. — Он отошёл в сторону, давая матери пройти, и она, постоянно оборачиваясь и желая сказать детям что-то, но опасаясь выстрела в спину, медленно пятилась к воротам. — Чего ты ждёшь, женщина?! Время идёт! Ну! — прикрикнул Ибар, и пленница, прошлёпав босыми ногами по горячей сухой земле, добежала до забора и исчезла.
— Вход взять под контроль. Прут, смотри за выродками, — раздал указания Ибар. — И всем переодеться в дикарские шмотки. Гвардейские — сюда, на землю, в кучу.
Табас с наслаждением скинул с себя провонявшую потом, изорванную и обожжённую форму гвардии Дома Адмет. Было даже удивительно: прочная добротная ткань не выдерживала нагрузок последних дней — трескалась по швам, рвалась и выцветала под солнцем, а плоти хоть бы что. Солдатской плоти всё было нипочём.
Дикарке хватило десяти минут для того, чтобы собрать всю деревню: гомон десятков голосов приближался, становясь всё громче, люди подобрались. Табас, стоявший на крыльце, видел, как за забором в сторону его дома движутся макушки — в дурацких шапках, кепках и платках, а также непокрытые: седые, тёмные и светлые, выгоревшие на солнце. Деревня не была такой уж большой — Табас насчитал сорок голов, пока не сбился со счёта.