Жёлтая магнолия

Зелинская Ляна

— Нет, разумеется! Простите, синьор, — дворецкий спешно убирает руку за спину.

Маэстро садится в лодку достаточно легко и кладёт трость подле себя. И лишь когда Пабло отворачивается и берётся за весло, а мессер Оттавио уходит с пирса, лишь тогда его лицо перестаёт быть бесстрастным и искажается мучительной гримасой боли. Он впивается пальцами в борт лодки, некоторое время смотрит на воду и на висках у него выступают бисеринки пота.

Но когда Пабло оборачивается, чтобы спросить о чём-то, лицо маэстро уже вновь такое же, как и всегда.

Миа привыкла к тому, что его лицо обычно было спокойным

и бесстрастным. А вот теперь поняла, что только тогда, когда маэстро был уверен, что его никто не видит, он позволял себе слабость — показать свои истинные чувства. И это страдание на его лице стало для Дамианы откровением, словно она ненароком подсмотрела какую-то страшную тайну, какую не должна была видеть.

Она даже дышать перестала, глядя то на его трость, что стояла у столика, то на чашки в его руках. Маэстро стоял выпрямившись, и выглядел совсем расслабленным. Именно в этот момент она и поняла, что маэстро просто стесняется своей хромоты. В окружении людей он всегда делает вид, что эта трость ему не особо-то и нужна. Это скорее украшение. Но на самом деле это не так. На самом деле он терпит мучительную боль лишь для того…

…чтобы ему не сочувствовали. Не считали слабым. Не жалели.

Но она сочувствовала. Не хотела и не собиралась, но что-то сломалось между ними сейчас. И эти чашки в его руках, как хлебные крошки, которыми в гетто подманивают голубей. Она не должна была подходить.

Но она подошла.

Глава 16. Версии, улики, доказательства

— Осторожнее, чашка горячая, — произнёс маэстро негромко.

Она подошла, не сводя с него глаз, взялась за блюдце и потянула на себя. Маэстро поддался, позволяя ей выиграть немного пространства, но блюдце так и не отпустил.

— Так что вы делали здесь в такой час, маэсса О'Мелья? — спросил он, пронизывая её взглядом, и медленно потянул блюдце обратно.

— Я пришла прочитать новые записки на вашей карте, — немного удивлённо ответила Миа, не отводя взгляда, и снова потянула блюдце на себя.

— Зачем? — спросил маэстро, и блюдце опять поехало в его сторону.

— Вы узнали что-то ещё. Я видела новые записки и решила их прочесть. Это правда.

Миа не стала продолжать эту игру. Слишком уж близко они стояли друг к другу и ощущение опасности от того, что происходит между ними, щекотало ноздри и заставляло сердце биться тревожно и быстро. Она ловким движением подхватила чашку за ручку и сделала шаг назад, оставив блюдце в руках у маэстро.

— Зачем они вам? — спросил он, поставив его на столик.

— Мне не давали покоя вчерашние видения. И я решила прочесть ваши записи и поговорить с мамой Ленарой. Она могла бы помочь мне понять кое-что — погадала бы на картах, — Миа сделала глоток из чашки.

А неплохой кофе умеет варить маэстро…

— То есть вы решили влезть в мой кабинет без разрешения, прочесть эти записи и потом исчезнуть в дебрях Марджалетты? — спросил маэстро так, будто только что подловил её на лжи. — И когда я сказал, что вы собрались бежать, вы обиделись.

— Ну, не бежать…

Маэстро подошёл к столу, достал из ящика какой-то медальон на цепочке и показал Дамиане.

— Вы же знаете, что это?

Медальон качнулся в его руке. Половинка золотого солнца — символ Светлейшей. Откуда он у него?!

— Вижу, что знаете, — ответил за неё маэстро. — Я нашёл его вчера в вещах Джино Спероне и сразу вспомнил о вас. Татуировка на его руке — это ведь не корона, а вот это самое солнце. Цверрский символ… Но ведь вы и так знали это, да? И промолчали… Почему вы мне не сказали? Хотя, я знаю почему. Вы защищаете своих, мне это понятно. Но только таким способом вы добьётесь ровно обратного, Дамиана.

Что ещё вы от меня утаили? Может, и все ваши видения были ложью? Чтобы скрыть очевидное…

— О-ля-ля! Ну солнце, и что? Что это доказывает?! Вы же не думаете, что всех этих девушек убили цверры?! — воскликнула Миа, ставя на стол пустую чашку. Он припёр её к стенке, и она больше не собиралась молчать. — О нет, конечно, вы именно так и думаете! И вы, и ваш брат! И даже если это не цверры, то надо сделать так, чтобы все на них подумали! Это же так удобно! Вот и повод вышвырнуть нас из Марджалетты, чтобы герцог Ногарола на пару с вашим братом прибрал к рукам освободившиеся острова! Да чтоб у них руки отсохли! И вы ему помогаете в этом! Так с чего мне тут с вами откровенничать?! И не думайте, что я поверю в то, что вы меня просто так отпустите! Всем патрициям нужно только одно! И вам в том числе! Я же вижу, что вам от меня нужно! Вы забираете всё, что можете забрать! Чтоб вам пропасть! — она размахивала руками, чувствуя, как кровь приливает к лицу.

Маэстро бросил медальон на стол, и резкий звук заставил Дамиану вздрогнуть.

— Вы закончили свою обвинительную речь, маэсса О'Мелья? — он направился к кофейному столику и взял свою чашку.

— Даже если и нет, то какая разница! Вы всё равно будете винить во всём нас!

— Почему вы так решили? Я вовсе не считаю, что цверры имеют к этому какое-то отношение. Во всяком случае, явно не самое прямое, — маэстро спокойно отпил из чашки и задумчиво посмотрел в окно. Он будто и не заметил выплеснувшейся ярости Дамианы. — К тому же каким бы ни был подестой мой брат, он всегда голосовал против гонений цверров. Ему не нужны погромы и пожары в городе. И если и были с его стороны какие-то притеснения, то только по делу, за явные нарушения порядка. А уж на пару с Ногарола он никогда ничего не стал бы делать. Скорее уж наоборот — в пику ему. Так что не знаю, с чего вы выстроили такое странное умозаключение, но в нём вы не правы.

Ну конечно! А то она не слышала, о чём болтали синьор Лоренцо и Ногарола!

Маэстро поставил чашку, подошёл к двери и повернул ключ в замке.

— Я перевернул вчера весь остров Мурано и не нашёл печи с такой кладкой, как на рисунке, — произнёс он, выразительно посмотрев на Дамиану. — И такого подвала.

— И теперь вы думаете, что я соврала?! — воскликнула она возмущённо.

— Нет, вы определённо не соврали. Где-то такая печь существует, но это точно не стекольная печь. Я послал записку главному архитектору, и он обещал приехать сегодня до полудня. Я надеюсь, он подскажет, где в Альбиции применялась такая кладка кирпича, как я изобразил на рисунке с ваших слов. Это особенная кладка, она не альбицийская, скорее материковая и более новая, чем печи в Мурано, — маэстро вытащил ключ и, продолжил, словно рассуждая вслух: — И хотя маэстро Позитано явно знает больше о том, чем занимался Джино Спероне, но пока что я не нашёл ничего, что заставило бы его заговорить. Противопожарные нарушения не в счёт. Гильдия просто заплатит штрафы, но язык ему это не развяжет. Но у меня возникла другая догадка — насчёт женщины в красном бархате. Той, которую вы видели в подвале. Мы можем сосредоточиться на ней и попытаться выяснить, кто она такая. И у меня есть одна идея, как нам её найти. Хотя…

Маэстро распахнул дверь настежь и отошёл в сторону, достаточно далеко.

— … вы можете просто уйти. Если хотите.

Это была ловушка, и Миа это понимала. Нет, он не бросится за ней и не позовёт слуг, и если она сейчас выйдет, он позволит ей даже добраться до Марджалетты. Ловушка в другом. Он всё говорит так, чтобы она сама не захотела уйти. И самое плохое, что она и правда не хочет.

Кофе, вкрадчивый голос, его трость, открытая дверь, этот внимательный взгляд, и это объединяющее «мы можем»…