Жёлтая виолончель
Шрифт:
– А я при чём?
Левин усмехнулся.
– А кто же ещё преподавать будет? Павел не хочет, а студентики уж больно выглядят несерьёзно…
– Я тоже вроде как не хочу, – перебил я.
Левин нахмурился, но лишь на секунду, а затем продолжил с ухмылкой:
– Не отказывайся. Всё равно придётся тебе. Если хочешь, можешь помощника взять из студентов. Денег доплатим.
– Доплатим?! – я почувствовал, как кровь приливает к голове. Постарался успокоиться. Встал. – Ты зарплату когда выдашь хотя бы?! Я уже два месяца ничего не получал!
Левин убрал с лица
– Что-то нервишки у тебя не очень, – заметил он. – Не могу я зарплату пока. Заказчики тянут. А один вообще пропал. Ты представляешь?
– Нет, – ответил я, возвращаясь на стул.
– Сейчас, – Левин отвернулся к сейфу, открыл его и долго копошился там. Через пару минут протянул мне мятую бумажку в двадцать долларов. – Держи. Это авансик, будем считать. За школу. Из своих отдаю, учти.
Я с некоторым сомнением принял доллары:
– Что же я буду преподавать?
– Да неважно, – ответил Левин. – Я наберу людей, которым лишь бы что, только бы денежек поменьше платить. Почитай в Интернете статейки про теорию тестирования. Водички полей побольше. Да, и вот ещё что. Мне выделили соседний класс. Там надо будет машинки поставить. Я достал сильно бэушных десять штук. Постарайся их завести, виндушечку установи, сеточку сделай. Диск вот, – он подвинул мне поцарапанную коробку с самописным диском, на котором было написано чёрным маркером «windows XP» и ещё цепочка символов, означающая лицензионный ключ.
– Когда это всё? – спросил я.
– Ну, после работы, конечно, – ответил Левин. – Хотя бы пару раз в неделю. А начнём, как только людей наберём. Я постараюсь побыстрее. Так что машинками займись, не откладывая, лучше бы сегодня. Ключ от кабинета вот.
Я принял ключ.
– Ладно, – сказал я. – Но насчёт зарплаты ты подумай.
– Стараюсь, как могу, – Левин деланно приложил руку к сердцу. – Ладно, иди.
Я, словно во сне, шёл к своему компьютеру, проклиная себя за то, что согласился. С другой стороны, в кармане у меня лежали живые двадцать баксов, а это само по себе было фактом отрадным.
Я взглянул на экран монитора. На чёрной консоли светилась надпись: «Есть желание крепкий».
– Что? – не понял я. Набрал на клавиатуре: «Что?»
Заскрежетал винчестер. Прошла минута, и я прочитал одно слово – «Сохранить». Я попытался понять, что бы это значило.
Я открываю глаза. Скорее всего, меня заставил проснуться запах. Да, я чувствую запах. И это было бы здорово, если бы запах не был таким отвратительным. Я лежу на скамейке лицом в собственной блевотине.
Чуть приподнимаюсь. Рукой пытаюсь вытереться. Фу. Холодно, темно. Ощущаю сильную давящую боль в правом боку. Что это ещё? Стараюсь выпрямиться сидя, так вроде бы полегче. Среди извергнутых мною остатков еды лежит недоеденная горбушка батона, вся испачканная в мерзкой субстанции. Еле сдерживаюсь, чтобы не извлечь её и не догрызть. Брезгливость чуть перевешивает голод.
Замечаю, что льёт дождь. Не очень сильный. Понимаю, что дрожу. Где я? Скамейка в парке. Недалеко горит тусклый фонарь, конусом света выделяющий на фоне темноты кусочек мокрой
Болит горло. Что мне делать? Я точно тут долго не протяну. В животе жжёт. Надо идти куда-то, где есть крыша. Зачем я ушёл с остановки? Где она? Мои босые ноги наступают в лужу, и от этого по телу пробегает новая волна дрожи. Начинают стучать зубы.
У меня же есть ключ. Может быть, это тот самый, от класса, который мне дал Левин? Я могу пойти туда, на работу. Только где она? Скорее, скорее, туда, где тепло…
Съёжившись под дождём, иду наобум. Тяжело искать то, что находится неизвестно где, если не знаешь, где находишься сам. Может быть, есть ориентиры, которые я смогу узнать?
Сквозь синюю пелену всё выглядит незнакомым. Приближающийся забор, распахивающаяся калитка… Нет, это не та, через которую я заходил на территорию университета… Так это был университет? Пытаюсь припомнить таблички на входе. Они расплываются в памяти, и я не могу разглядеть буквы на них.
Что с моей головой? Это совсем не похоже на похмелье. Что со мной сделал Иванов? Или дело совсем не в нём?
Так. Я всё-таки что-то помню. Например, это Москва. Точно Москва. Что я знаю о Москве? Её основал Юрий Ногорукий… Нет, Долгорукий. Хотя нет. Где-то я точно читал, что это неправда. Тогда кто основал? Вспоминается какой-то Кучка. Или какая-то Кучка. Какая Кучка? Какие я вообще знаю кучки? Ну, Могучая кучка… Если она могучая, то вполне могла основать Москву…
Кусты, постриженные причудливыми параллелепипедами, преграждают мне путь. Обхожу. На одном из кустов болтается голубая грязная тряпка. В моей голове рождается какая-то мысль, но я никак не могу понять, о чём она. Затем срываю тряпку с ветки, вытираю об неё озябшие ноги и рву на две половины.
Так… Что ещё я помню? Если человеку всё время говорить, что он свинья, то он начинает хрюкать. Но из каждого свинства можно извлечь кусочек ветчины. И гусь свинье не товарищ. Как странно. Почему все пословицы про свиней? Наверно, свиньи – выдающиеся существа. Помнится, на них испытывают медикаменты. И стреляют в них, чтобы учиться обрабатывать раны. И даже, кажется, была история про то, что изобрели восстанавливающуюся свинью. Можно отрезать кусочек, съесть, а свинья будет жить дальше. Да, похоже, что свиньи – это идеал, к которому надо стремиться. Свиньям достаточно только вываляться в грязи и сожрать достаточное количество помоев. Свиньи не совершают революций. У них нет гражданского общества. Идеальная семья – хряк, свиноматка и три розовеньких поросёночка. Боже, куда меня понесло?
С ногами, замотанными в грязно-голубую ткань, идти чуть легче. Дрожь немного спадает. Ещё бы защититься от воды, которая льёт сверху сплошным потоком. Была в прежние времена такая вещь, которая могла мне помочь. Не помню, как называется. Зонд? Нет, зонт. Точно. Вспомнил. Жёлтая виолончель. Жёлтая виолончель.
Тропинка идёт круто вверх. Я карабкаюсь по ней, стараясь наступать на камни, которые меньше скользят, чем коричневая жижа. У меня возникает ощущение, что я это уже переживал раньше. Или видел в кино? Или видел не я?