Желтый саквояж
Шрифт:
– Ну, если с такой целью, то конечно… – не скрывая некоторого сомнения, согласился Довбня, и тогда Бульба-Боровец подвёл итог:
– Наша главная задача выяснить, что нам предложат, и уже тогда действовать по обстоятельствам. С этим все согласны?
– Так, согласны, – дружно, хотя и несколько вразнобой, ответили головному атаману все собравшиеся…
Зяма Кац сидел скрючившись, забившись как можно дальше в камыши, густо разросшиеся по заболоченному берегу старицы. Его бил неизвестно откуда
Накануне Зяму вызвал командир отряда и приказал доставить оружие в гетто. На горькое замечание Зямы, что обитатели гетто расстреляны, командир только вздохнул и сообщил о «Школе робитнычей», где сейчас немцы разместили немногих оставшихся в живых евреев.
Партизаны довели Зяму до окраины города, а дальше он отправился один, выбрав неудобный, но вроде бы безопасный путь через пойменный луг к берегу старицы, протекавшей здесь под самым косогором, на верху которого и было построено здание «Школы робитнычей».
Именно сюда, под косогор, как было сказано Зяме, должен спуститься связной, и сейчас оставалось только сидеть, дожидаясь, когда он наконец явится. Вдобавок мысль, что связной может не прийти, всё время вертелась где-то в подсознании Зямы, вызывая у него новые приступы дрожи.
Ко всему прочему начал донимать холод, и Зяме вдруг непонятно почему вспомнились прежние времена, когда он день-деньской крутился по наполненной запахом пива кнайпе дядюшки Шамеса. Потом возник образ Ривы, сердце Зямы, наполняясь злостью, сжалось, и нервная дрожь прошла.
Сколько пришлось просидеть в камышах, Зяма понять не мог. Пару раз ему казалось, что кто-то идёт, и Зяма, весь подобравшись, напрягал слух, но, скорее всего, это были просто отголоски затихающего городского шума, время от времени доносившиеся к старице.
Связной появился, когда терпение Зямы было готово вот-вот лопнуть. Сначала сверху, от косогора долетел шорох, потом негромкое чавканье шагов по болоту, а когда всё вроде бы затихло, Зяма услыхал, как кто-то там, за камышом, тихонько напевает «Хаванагилу».
Зяма втсрепенулся и как мог изобразил кряканье утки. Пение мгновенно оборвалось, и после паузы раздался ответный, такой же неумелый кряк. Зяма вздохнул с облегчением, поспешно вылез из камышей и увидел стоявшего на тропке, вившейся по косогору, человека.
Зяма присмотрелся и, к своему удивлению, узнал старшего полицейского из гетто. Он тоже узнал Зяму и с не меньшим удивлением спросил:
– Это ты?..
Зяма подтянул повыше висевший у него за плечами мешок и не спеша подошёл к Соломону. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, и наконец полицай заключил:
– Выходит, счастливо выбрался…
– Да и тебя, я вижу, почему-то не расстреляли, – в тон ему неприязненно отозвался Зяма.
Соломон насупился и глухо сказал:
– Иди за мной,
– А для тебя это не очень опасно? – поосторожничал Зяма. – Меня ж и опознать могут…
– А какая разница, одним евреем меньше, одним больше, и потом я тут тоже старший полицейский. – Соломон резко повернулся и вместе с шагавшим за ним следом Зямой стал подниматься на косогор.
Задворками Соломон провёл Зяму в здание школы, и они по темноватой лестнице спустились в помещение, служившее, судя по куче угля, наваленной посередине, котельной. Здесь Соломон открыл ключом спрятавшуюся в укромном углу маленькую дверцу и, показав Зяме каморку, где был топчан, прикрытый каким-то тряпьём, криво усмехнуся:
– Тут пока прятаться будешь. И не бойся, сюда, кроме меня, вообще не ходит никто.
Зяма послушно сел на топчан, снял заплечный мешок, положил его рядом и огляделся. Каморка с подслеповатым окном, где он оказался, странным образом напомнила его подвал в гетто. Сразу вспомнилась Рива, и он, вдруг решив, что Соломон мог помочь, спросил:
– А женщины у вас в этой школе есть?
– Нет, конечно, – Соломон отрицательно покачал головой. – Сюда перевели только мастеров.
– Значит, Риву тоже… – начал было Зяма и осёкся.
– Тоже… – подтвердил Соломон и, словно оправдываясь, пояснил: – Нас сюда перевели раньше, до того…
– Понятно…
У Зямы, как и тогда, там, в камышах, сжалось сердце, и он опустил голову, а Соломон, потоптавшись, сел рядом и, случайно зацепив лежавший на топчане принесённый Зямой мешок, спросил:
– У тебя там что?
– Оружие вам принёс, – Зяма вскинул голову. – Партизаны два «шмайсера» передали и ещё патроны.
– Вот это очень хорошо! – обрадовался Соломон. – А то у нас только один «Дегтярь» есть…
– Значит, твёрдо решили драться? – и Зяма в упор посмотрел на полицейского.
На этот раз Соломон долго не отвечал, обдумывая что-то своё, и только потом грустно вздохнул:
– Тут такое дело. Народ здесь собрался разный…
– Да вы все что, ещё ничего не поняли? – возмутился Зяма.
– Понять-то поняли… – Соломон снова вздохнул. – Но одни, видишь ли, надеются, раз оставили, так и дальше работать будут. Часть, особенно те, что постарше, вообще смирились и, раз от судьбы не уйдёшь, только молятся день и ночь, а часть просто для таких дел не годятся. И опять же оружия для всех у нас просто нет…
– Так, значит… – не ожидавший такого оборота Зяма на минуту задумался, а потом, оценивающе глянув на Соломона, спросил: – У вас по этому делу старший кто?
– Да я и есть старший, – махнул рукой Соломон.
– Значит, с тобой и обсуждать будем, – твёрдо заявил Зяма.
– А что тут ещё обсуждать? – удивился Соломон. – Всё ясно.
– Понимаешь, – оживился Зяма. – Я ж к вам пришёл с предложением. Наше командование считает, что есть возможность уйти или, если обстоятельства помешают, прорваться.