Желудь
Шрифт:
Но такие шоу получались нечасто. Вернидуб после них выглядел как мешком прибитый. Вот парень и осторожничал, сосредоточившись на получении железа…
— Плывет кто-то. — произнес Неждан.
— Где?
— Вон, видишь? — указал он рукой.
— А… это гости торговые. Ромеи из Оливы али иные. Может, и из самой Таврии.
— Из Ольвии? — удивился Неждан. — А там разве ромеи?
— Давненько уже[4].
— А чего они тут забыли?
— Как что? После сбора урожая проходят по рекам да скупают излишки жита. Ну и прочего, что
— О как интересно… — покачал головой Неждан. — А роксоланы и языги знают о том?
— Без их ведома пороги бы они не прошли. С торга им платят на обратном пути. Вот и пускают. Да еще лошадей для волока держат, чтобы пороги обойти.
— Слушай. А наши бывали в той Ольвии?
— Бывали, — кивнул Вернидуб. — И я по юности бывал. Доли лучшей искал, да возвернулся.
— И насколько сильно отличались цены?
— В каком смысле?
— Вот корчага жита. Сколько они соли за нее дают тут и там. Али так же?
— Куда там! Так же. Там много больше. Они же сами почти ничего не садят. За ту же соль они тут возьмут три корчаги, — сказал он, показав пальцами, — а там — одну.
— А дань какая?
— Десятая часть[5] от того, что вырастили или сделали.
— Собирают сами роксоланы и языги?
— Нет, — покачал головой Вернидуб. — Али не видел?
— Сказывал же, что частью забыл былые дни.
— Эти, из Оливы, когда идут по осени с торгом, к ним садится один человек от роксоланов. И от нас кто. Вот и собирают. Поле-то не укрыть. Осматривают урожай. Если все выглядит честно, то берут каждую десятую корчагу. Иного же особо и не усмотреть. Так что только жито берут.
— И так каждый год?
— Ни одного не пропустили, — зло оскалился Вернидуб.
— А этим, из Ольвии чего с того?
— Так часть собранного урожая — им идет. Оттого и стараются. У них на таких лодках всегда глазастые сидят. И как пристанут — спрыгивают и идут нос совать в дела всякие.
— Борята сказал, что они пожалуются Сусагу на этот набег.
— Сусаг, мню, уже ведает.
— И с того будет толк? Или отмахнется?
— А отчего ему не быть, толку-то? Долго эти ходили. Долго. Мыслю, ждут их уже где на волоке.
— А полон?
— Когда как. — развел руками Вернидуб. — Иной гибнут при такой засаде. Иной возвращаются по домам. А бывает, что их дальше угоняют на торг уже спасители.
Неждан мысленно выругался.
Грязно.
Очень.
Его собеседник, видимо, догадался и усмехнулся, глядючи на выражение лица парня. У многих по юности такие мысли проскакивали. Потом отпускало. Привыкали. Или гибли.
Тут ведь что получалось?
Сарматы за защиту брали десятую часть урожая. А потом направленные ими купцы выжимали из славян остатки урожая по совершенно грабительским расценкам. В первую головы на соль, без которой никуда. Из-за чего держали местных в черном теле и не давали возможностей хоть немного развиваться. Чему тут радоваться? Правильно, нечему. Посему эмоции Неждана были понятны, наверное, любому местному. Не обязательно из славян. Тут и балты чересполосицей жили…
Купец уплыл.
Неждан
Парень действовал по уже проверенной им схеме. Там — в будущем. Три раза проворачивал что-то подобное под руководством знающего человека.
С углем поступили просто.
Натаскали бурелома, порубив крупным кусками. Сложили из них кучу. Присыпали землей. Ну и разожгли костер через вентиляционное отверстие в основании. А потом, как там все разгорелось, закупорили, оставив томиться. Получив на выходе подходящее количество угля и много золы. Очень полезной золы, которую попутно вымачивали в воде, а раствор этот выпаривали, пока шла возня с рудой и крицей. Чтобы жар даром не уходил. Да и зольный остаток из поташа с примесью соды лишним не будет. Пригодится. Обязательно пригодится.
Потом натаскали «ржавой земли» корзинами в понягах с тех мест, где ее приметил Неждан, когда искал кремни. Обожгли эту луговую руду в костре. Ну и, загружая в небольшую сыродутную печь, сделанную самым простым образом из глины, восстановили до крицы.
После чего долго, очень долго выбивали шлаки из этого пористого куска железа. Удерживая его на булыжнике постоянно прогорающими деревянными щипцами да охаживая каменным молотком.
Ничего особенного.
Просто долго.
Очень.
И муторно. И угля жрало как не в себя…
Для дутья Неждан приспособил корчаги, благо, что их хватало с избытком, а нужды в этих емкостях особой не имелось.
Взял корчагу побольше.
В центре ее аккуратно выбил кусок дна, куда вставил самодельную глиняную трубку. Промазал стык смолой. Заполнил водой на две трети. Ну и поставил сверху еще одну корчагу, поменьше, приделав к ней петлю из лыка. То есть, соорудив простейшие ящичные меха, изобретенные Леонардо да Винчи в самом конце XV века.
Простые лепестковые клапаны из кожи, на которые пожертвовали кусочками шкуры лося.
Группа коротких, самодельных глиняных трубок.
Ну и готово.
Причем для того, чтобы качать было сподручно, Неждан поставил всю эту конструкцию у дерева с подходящей веткой и веревкой из лыка, сладив все под ногу.
Наступил на палку, что выступала рычагом. Верхняя корчага опустилась под весом человека, выдувая воздух и сгибая немного ветку.
Убрал ногу. Ветка, к которой была подвязана корчага, распрямилась и подняла верхнюю корчагу, засасывая воздух в ящичные меха.
Просто и удобно.
Стой себе, да как педалькой автомобильного насоса работай.
Эти же меха использовали и потом, в импровизированном горне, сооруженном на месте развалившейся сыродутной печи. Ну а что? Вещь-то хорошая — и работала, и сразу не развалилась, и особо не утомляла, и работать с ней оказалось удобно.
Вернидуб смотрел на все, что делал Неждан во все глаза, стараясь запомнить каждое движение. Мысля, как потом пояснил, что любой жест может иметь значение. Явно желая это повторить позже уже у себя.