Жемчуг северных рек(Рассказы и повесть)
Шрифт:
— A-а, — наконец изрёк он. — Не хочет работать — и не надо. Мы без него больше сделаем. А то вертелся бы у нас под ногами — только б мешал.
Павла Ивановна подъелдыкнула ему:
— Баба с возу — кобыле легче…
Но Тишка внутренне не согласился с ними: нет, не легче. Алик если уж не траву возить — тут не у всякого получается, Славка, к примеру, не смог, — так уж у ямы-то справился бы. Ещё и приспособление какое-нибудь
Алик уже вздымался по косогору к деревне.
Интересно, зачем он сюда приходил? Купаться? Так волосы были бы мокрые, да и штаны не закатывал бы.
Батюшки светы! Тишка, кажется, догадался, зачем… Он глянул с лошадиной спины в воду и увидел, что на песчаном дне почерневшими еловыми шишками разбросаны раковины.
Так вот о каком поиске толковал Алик! О жемчуге, выходит, опять…
Тишка соскользнул с лошади в воду, не замечая, что штаны сразу же набрякли тяжестью влаги. Он нащупал ногой одну раковину, вторую, третью, четвёртую. Они сидели в земле прочно. Нет, их не сию минуту замыло песком. Они не тронуты Аликом. И остальные, Тишка подметил, не на боку лежали, а стояли торчком, непотревоженно раздвинув жаберные щели.
Это всё так, но Тишкин глаз ой как приметлив! По соседству с торчащими, как еловые шишки, раковинами он углядел неглубокие ямки, будто из них морковку выдернули. А не перловицы ли с признаками ещё совсем недавно гнездились тут? Ой. неспроста здесь Алик сидел… Раковин пятнадцать, наверно, выколупнул.
К вечеру яму засыпали землёй.
— Ну вот, запечатали наш клад, — сказала Павла Ивановна.
Тишка при слове «клад» насторожился: «Неужто и она знает?»
Павла Ивановна сидела у костра на бугре, за два дня силосования вроде бы ссохшаяся, почерневшая, и всё заносила руку за спину, пытаясь через неё прогнуться. Спина, видать, привыкла к наклонной работе, и Павла Ивановна никак не могла её выпрямить. Васильково-выцветшие глаза смотрели в луга и слезились.
— Сколько я за свою жизнь травы переворошила! — вспоминала Павла Ивановна. — Одну — в стог, другую — в силосную яму, третью — прямо на скотный двор. В той траве-то, наверно, если бы её всю вместе сгрести да скласть, меня, как иголку в стоге, и не найти было бы — вот сколь травы прошло через мои руки, Тишенька.
Они сидели у разгорающегося костра вдвоём. Ребята, побросав как попало лопаты, которыми только что засыпали яму, разбежались по логу, потому что кто-то обнаружил, что на угорах красно от земляники. Тишку же Павла Ивановна оставила у костра помочь ей вымыть посуду.
— А молока сколь моими руками надоено, когда скотницей работала, — моря разливанные, — рассказывала Павла Ивановна, прополаскивая в тёплой воде алюминиевые миски. Про клад она больше не вспоминала, и Тишка, поёрзав, подтолкнул её мысли сам:
— А клада, Ивановна, не находила?
Она не улыбнулась, не посмотрела лукаво, как он ожидал, а повернулась к нему и уточнила:
— Какой, Тиша, клад? — Глаза у неё всё ещё были отсутствующими, тоскливыми, и он подумал, что она спросила его машинально, не вникая в слова.
Тишка выхватил из огня обгоревшую, переломившуюся
— Дак что за клад, Тиша? — напомнила Павла Ивановна.
— Ну, золото там, серебро, — стал перечислять Тишка, не решаясь сказать о главном. — Ну, этот… вольфрам… изумруд, бриллианты… — У него в запасе ничего не оставалось больше для перечисления, а душа-то просила выложить всё, что он знает, и он с сожалением и болью выдохнул: — Же-е-ем-чуг… — И, словно Павла Ивановна не имела о жемчуге представления, пояснил: — Горошины такие красивые… Из ожерелья…
— Ой, что ты, Тиша! — ни о чём не догадалась Павла Ивановна, и это успокаивающе подействовало на него: «Не знает». — Я невезучая… Какой уж клад!
— А я везучий? — спросил он.
— Ой, Тиша, лучше на это не рассчитывать, — посоветовала она. — Клад, Тиша, не для нас. Это для царей да цариц находили их раньше, а мы только своими руками: вот то, что сделали, то и наш клад… Даром, Тиша, нам ничего не давалось…
Было что-то общее в рассуждениях Павлы Ивановны и председателя колхоза. Зиновий Васильевич тоже убеждал их, что счастье в труде. А Алик ему не поверил. А в самом деле, бывает же так: идёт человек, идёт, запнулся о камень, а это — золото. Другие вон то горшок со старыми монетами выкопают, а то и самородок в ручье найдут. И не какие не цари, не царицы, обыкновенные люди.
Вот в одном, пожалуй, Павла Ивановна права: есть везучие, а есть невезучие. Конечно, везучих меньше. Тишке вот однажды всё-таки повезло — он три рубля на дороге нашёл. Никакого труда не затратил. Так тот же Алик его наставлял: «Тихон, надо вывесить объявление, кто потерял». А братец родной, Славочка, Тишку остановил: «Я тогда скажу, что я потерял. Мне отдашь?» А что, у него, у нахала, хватило бы совести. Вот кто везучий-то, так это Славка: ему без работы всё даётся, Тишка за него всё переделает в доме. Славка — и мама говорит — счастливый, ему только клада и не хватает для полноты картины. Вот нашли бы в Керети жемчуг, так Славка плясал бы от радости… А Зиновий Васильевич их и на этот счёт предупредил: жемчуг добывать — тяжёлый труд. И заработок у жемчуголова средней руки — как у полежаевского комбайнера. Тут задумаешься… Стоит ли в холодной воде радикулит наживать? А радикулит от воды живо-два привяжется. Алик вот не знает, что это такое, и расстраивается, что на Керети им не повезло.
Вон до чего у него разгулялись нервы, что все полежаевские ребята силосуют, а он дома закрылся, как сыч, сидит, никого ни видеть, ни слышать не хочет. Конечно, у Алика это первый такой просчёт. Телефон беспроволочный изобретал, так никого в свою затею не втягивал: не вышло — никто не укорит. Переключился на новое дело — радиоприёмник неслыханный конструирует, чтоб с Венеры и Марса ловил позывные, — тоже кто будет смеяться? Тут и у академиков-то не больно выходит. Крыс взялся выводить из колхозной сушилки — так получилось ведь! И вдруг — неудача. С жемчугом полный провал. Пока от Керети до Полежаева шли, только и повторял: «Ребята, никому ни слова! Сначала сами во всём разберёмся».