Жемчужинка для Мажора
Шрифт:
— А вдруг кто-нибудь за это время утащит… — Запинаясь, произношу какую-то бредовую мысль, что пришла в голову первой.
— Такой смертник вряд ли отыщется, Жемчужинка, не переживай. Найду каждого! — В его голосе слышится ложная бравада, но на подсознании я понимаю, что это всего лишь попытка меня успокоить или рассмешить. — Да и я быстро. Одна нога здесь, другая — там.
С этими словами Соколовский и вправду быстро доносит меня до своей машины, словно я ничего не вешу. Усаживает на заднее сиденье и предусмотрительно закрывает машину, когда уходит.
Он обходит машину, открывает заднюю дверь с другой стороны и усаживается рядом со мной.
— Ты чего совсем расклеилась? — Его слова звучат как-то неуклюже. Будто он совсем не умеет утешать. Но даже эта попытка после пережитого кажется мне верхом заботы. — Арина?
Глеб тянет свою огромную лапищу ко мне, скрученной в маленький комок. Осторожно касается щеки. Гладит ладонью. И, не встретив сопротивления, притягивает меня всю к себе. Обнимает. Прячет в своих медвежьих объятиях от всего мира.
— Прости меня, Глеб. Прости, что тебе пришлось это всё увидеть. Прости, что снова…
— Ну, всё, всё, — парень гладит меня по голове, покрывает утешающими поцелуями лоб, нос, щеки. И нет в этих поцелуях ни грамма сексуального подтекста. Лишь желание утешить, забота и доброта. Простое человеческое тепло. — Не думай об этом сейчас. Для начала перестань плакать. — Он обхватывает ладонями моё лицо и заставляет посмотреть на него. В эти янтарные глаза, так похожие на мёд.
Взгляд Соколовского искрится множеством эмоций. В этих глазах плещется всё: от сочувствия до непонятной мне злости, которая, я чётко ощущаю, направлена не на меня. Он прячет весь негатив на дне этих омутов, окутывая только сносящим с ног желанием помочь.
— Вот так, умничка. — Улыбка брюнета, появившаяся на лице, может посоперничать с самим солнцем. — Сейчас мы заедем в аптеку, купим успокоительное, я отвезу тебя к себе и ты поспишь. Договорились? — Он разговаривает со мной, как с маленькой, но впервые меня это не задевает.
Киваю, соглашаясь. Мне так хочется сделать то, что он озвучил — уснуть и забыться. Не думать ни о чём. Хочется побыть маленькой девочкой, о которой кто-то позаботится. Хотя бы сейчас. На время. До завтра. А уже потом я буду думать, как лучше решить свои проблемы.
— Договорились.
— Мир? — Тянет мизинчик Соколовский.
Мне вдруг становится до абсурдного смешно. С губ слетает нервный смешок, когда я во все глаза смотрю на этого двухметрового бугая, который ведёт себя, будто мы снова в первом классе.
— Мир. — Хриплю я каркающим, не своим голосом, и поспешно добавляю. — Но только сегодня.
— Только сегодня, — по-доброму усмехается Глеб и крепче прижимает меня к себе. Так, что мой нос утыкается в его шею и меня вновь с головой топит его дурманящий запах.
Благодарность с такой силой захлёстывает меня, что я не сдерживаюсь. Робко и с опаской вытягиваю руки вперёд, пытаясь обхватить торс Соколовского.
— Вот так, маленькая. Вот так, — помогает мне обнять себя, меняя позу и подстраиваясь так, чтобы мне было удобно.
Всё же машина — не то место, где можно было с лёгкостью развернуться, особенно Соколовскому, но мажору каким-то чудом это удаётся. Он откидывается назад, буквально укладывая меня на себя, и вытягивает ноги. Но я не успеваю смутиться, потому что он закутывает меня в свою кожанку и уже сам прячет моё лицо на своей груди.
— Всё будет хорошо, Жемчужинка. Всё будет хорошо, — шепчет мне в макушку, целуя, пока меня захлёстывают противоречивые эмоции от его слов и действий. — Я тебе это обещаю.
***
Глеб Соколовский
Смотрю на спящую на заднем сидении Арину и не могу поверить своим глазам. И нет, не тому, что она — та, что всегда бесила и раздражала, как заноза в причинном месте — сейчас вместе со мной.
Я просто в дичайшем шоке, через что пришлось пройти этой хрупкой с виду девушке.
Сколько всего она держала в себе? Сколько пережила? А тут ещё и я подгаживал… Причём тупо из-за того, что когда-то Арина посчитала меня недостойным её царского внимания.
Так я считал. И дал себе обещание сбить спесь с зазнавшейся одноклассницы.
Сбил, ага… Заигрался. Откровенно доводил Скворцову и преследовал все эти годы по банальной причине — привычка. Но кто же знал, что она возвращается после школы в этот ад…
Никому не пожелаешь таких родителей…
Вновь кидаю короткий взгляд на Арину через зеркало заднего вида. Она лежит на сидении и тихонько сопит, свернувшись в позу эмбриона. Накрытая моей курткой. Её шелковистые волосы — я проверял на ощупь — закрывают заплаканное личико.
Она выглядит так беззащитно. Как ангел, который спустился с небес в этот пропитанный гнилью мир. И это видение пробуждает во мне что-то такое, во что я отказываюсь верить. Понимать. И, что ещё хуже, принимать.
А это чувство, как назло, лишь сильнее жжёт под рёбрами. Не отпускает. Настойчиво требует, чтобы я защитил эту девушку от всего на свете. Спрятал, если понадобится, даже от её ненормальной мамаши.
Поэтому я не уехал.
Предчувствие? Возможно. А может…
Встряхиваю головой, сосредотачиваясь на дороге. Борюсь с этим странным и бесконтрольным желанием, которое берёт верх. Потому что знаю, чем мне это грозит…
Но на примере своего отца могу сказать, что даже самая большая любовь идёт рука об руку с женской меркантильностью, когда на кону маячат огромные суммы денег. Поэтому, чёрта с два, я когда-нибудь позволю себе по-настоящему полюбить. Примера с моей родной матерью хватило.
Мальчишкой я ещё не понимал, почему мама могла бросить собственного ребёнка. Но стоило подрасти, и отец обо всём мне рассказал. Он очень сильно любил свою жену. Первую и последнюю. Больше не женился. Проходные дамы в его постели после мамы не в счёт.