Жемчужинка для Мажора
Шрифт:
Пульс за пару секунд разгоняется до максимальных значений. Кровь ревёт в сосудах. Прислушиваюсь к своим чувствам и понимаю, что никто меня не связывал. Просто кто-то, лежащий позади, сложил на меня свои тяжеленные конечности и не испытывает при этом никаких угрызений совести. Он так же, как и я пару минут, назад блаженно сопит и видит десятый сон. И, наверняка приятный.
В ужасе хочется закричать или, как минимум, не сдаваться без боя. Дать отпор тому, кто лежит позади меня и, судя по всему, обнимает, топя в своих медвежьих объятиях. Но мозг вовремя
Минута тех самых пяти стадий… И возникает принятие.
Вырываться уже не хочется. Но я вдруг с невероятным стыдом осознаю, что именно объятия Соколовского сочла тем самым «облачком».
Жар опаляет щёки. Провалиться сквозь землю не получится при всём желании, но я благодарна уже лишь тому факту, что лежу не лицом к Глебу, а спиной. Да и он ещё спит. У меня есть возможность незаметно ускользнуть.
А потом меня будто молнией поражает.
Куда?
Запал и стыд стихают, уступая место печали. Я ничего не могу с этим поделать. Равно как и смириться с тем, что мама выгнала меня из дома и даже не беспокоится обо мне. Хоть убейте, я никак не могу осознать и принять тот факт, что родители могут так поступить со своим ребёнком.
Я бы так никогда не поступила…
— Чего вздыхаешь? Уже третий раз за последние пять минут. — Раздаётся, как гром среди ясного неба, хриплый бас позади. Он настолько отличается от привычного мне голоса брюнета, что я чуть не подскакиваю на месте от испуга.
Но, видимо, я уже начинаю привыкать к тому, что Соколовский всегда подкрадывается и появляется, как чёрт из табакерки, потому что на физическом уровне даже не дёргаюсь, хотя и немного испугалась от неожиданности.
Третий, значит… А я и не заметила, что вообще вздыхаю.
— Я думала, ты спишь. — Констатирую вместо ответа. Убегаю. Не хочу говорить с Глебом о своих переживаниях и отношениях с родителями. Это личное и касается только моей семьи.
— Да, и спал бы дальше, если бы кое-кто не начал ёрзать и вздыхать. — Ворчит брюнет.
— Ну, уж извини, я не виновата, что у тебя такой чуткий сон. — Фыркаю, смущаясь. Какие бы эмоции меня не одолевали, самая яркая — то, что я спала с мужчиной в одной кровати. И до сих пор лежу с ним в обнимку. — Да и ты сам лишил меня свободы, так что твои проблемы. Надо было спать в другой части кровати, а не тянуть ко мне свои загребущие ручонки. Это уже становится плохой привычкой. — Дёргаю плечами, намекая на объятия, о которых я не просила.
И, хотя я возмущаюсь, на самом деле в глубине души очень благодарна Глебу за всё. И за вчерашнее и за то, что не оставил меня одну ночью. Я вспомнила, как мне снилась мама. Как я открыла глаза, а брюнет сидел рядышком на краю кровати и гладил меня по голове. Успокаивал.
Вспомнила свою просьбу остаться, адресованную Соколовскому… Это не было сказано сквозь сон или неосознанно. Вчера я действительно нуждалась в человеческом тепле. В нём.
Именно в нём — шарашит пониманием.
Доказательство
— Плохой? А мне вот кажется, что привычка вполне себе приятная. Согласись?
Глеб сгребает меня в охапку, перебивая мысли. Не давая додумать и кое-что понять. Сбивает с толку и вновь вгоняет в краску тем, что утыкается носом в изгиб моей шеи. А потом и вовсе осторожно целует её.
Я резко выдыхаю. Вся подбираюсь. Остатки сонливости слетают, словно их не было совсем. Тело прошибает током, а низ живота опаляет жаром.
— Глеб? — Осторожно спрашиваю его, но сама не понимаю, о чём именно. В мыслях самый настоящий хаос.
— М? — Раздаётся глухое. Дыхание парня застревает в моих волосах — Соколовский зарылся в них носом.
— Что ты делаешь? — Сглатываю.
— Что я делаю? — Глупо повторяет за мной.
— Это!
— Что это? — Говорит он и продолжает выводить кончиком носа непонятные узоры на моей коже. Заставляет покрываться мурашками от каждого его выдоха.
— Глеб! — Я пытаюсь, чтобы мой голос звучал строго, но получается испуганный писк. — Прекрати!
— Прекратить что? — Он будто издевается, и смущение переходит в возмущение.
— Ты прекрасно понимаешь, о чём я!
— О чём ты?
Я взрываюсь. Не выдерживаю. Полная гневного возмущения, умудряюсь развернуться на сто восемьдесят градусов. И лишь в последний момент осознаю свой провал, забывая гневную тираду, которую собиралась выпалить.
Мы оказываемся так близко, что не только наши носы и наши губы соприкасаются, ведь Соколовский так и не уменьшил силу, с которой сжимал меня в объятиях. Наоборот, как только мы оказались лицом к лицу, его тиски сжались сильнее.
Дыхание спирает в груди. Его катастрофически мало. Я дышу, как загнанная в угол добыча. И боюсь вымолвить хоть слово — любое движение моих губ сымитирует поцелуй.
Глаза брюнета прикрыты. Янтарная радужка кажется тёмной из-за зрачка, который заполонил всё доступное ему пространство. Сам парень не далеко от меня ушёл — его вздымающаяся грудь чаще соприкасается с моей. Он даже губы разомкнул, вдыхая кислород ртом.
— Арина…
Взгляд Соколовского подёрнут поволокой. Его ладонь, лежащая на пояснице, внезапно начинает движение вверх. Пальцы Глеба выписывают узоры вдоль всей спины. И это, казалось бы, невинное поглаживание, вызывает целую бурю эмоций в моей душе. И в теле.
Меня потряхивает. Во рту становится очень сухо. Взгляд сам собой опускается вниз и прилипает к губам брюнета. В голове туман, но я точно могу выкроить единственное связное желание — желание, чтобы губы парня накрыли мои.
Наверное, меня можно читать, словно открытую книгу, потому что уже в следующую секунду Глеб улавливает то, что транслирует мой взгляд. Он приникает к моим губам. Сминает их. Вначале мягко и неторопливо, позволяя мне привыкнуть к нему. К темпу. А затем у него будто крышу сносит.