Жемчужинка для Мажора
Шрифт:
— Ой, как только я тебя не называю, когда… — Произносит он и внезапно замолкает. Поднимает на меня осоловевшие медовые глаза и вдруг начинает тупо улыбаться.
— Ты чего? — Настораживаюсь из-за такой резкой перемены. Протягиваю ему воду в стакане и присаживаюсь рядом.
Что-то меня пугает выражение его лица…
— Какая же ты красивая, Жемчужинка, — выдыхает Глеб, а у меня весь воздух из лёгких вышибает от неожиданности. — Вечность бы смотрел на тебя.
Я во все глаза таращусь на Соколовского и пытаюсь представить, сколько ему потребовалось
Брюнет тянет руку, но стакан так и не забирает. Вместо этого он касается кончиками пальцев моей щеки, не прекращая глупо улыбаться при этом, и со стоном выдыхает.
— А кожа… Гладк-ик! — Икает и поспешно добавляет, с трудом выговаривая на «трезвый» лад. — Гладкая и мягкая, как бархат…
— На, выпей, — смущаясь, я отклоняюсь от его ладони и втискиваю стакан с водой Глебу в руку. Та естественно расплёскивается на нас обоих и на пол. Но мы этого не замечаем. — Протрезвеешь, будешь жалеть о сказанном. Ещё и на мне отыграешься. — Бурчу, пока мажор с жадностью припадает к стакану.
Заворожено слежу за тем, как с каждым новым глотком дёргается кадык на шее парня. Как вода струйками стекает вниз по его подбородку, мощной шее, и впитывается в белую футболку.
Я настолько увлекаюсь подглядыванием, что пропускаю момент, когда Соколовский допивает всю воду в стакане.
— Нравится? — Растягивает губы в самодовольной ухмылке. И тут же отвечает за меня. — Знаю, что нравится. Не может не нравиться.
Я вскакиваю на ноги, прикладывая холодные руки к горячим на ощупь щекам.
— Чушь не неси! — Шиплю с непонятно откуда взявшейся злостью. — Да у тебя самомнение размером с Эверест!
— Такое же прекрасное? — Продолжает давить лыбу, глядя на меня снизу вверх и слизывая кончиком языка капли воды с губ.
— Такое же высокое и необъятное! — Выпаливаю я.
Чем дольше смотрю на брюнета, тем больше разрастается жар во всём теле. Тем сильнее бьётся сердце в груди, а кислорода начинает катастрофически не хватать. Пугаясь собственной реакции на мажора, пулей вылетаю из коридора и скрываюсь в гостевой комнате, которую обнаружила вчера.
Запираюсь изнури и прислоняюсь спиной к двери. Кладу руку на грудь, пытаюсь утихомирить глупое сердце, которое никак не хочет слушаться. Оно колотится так, что вот-вот выпрыгнет из груди.
Что со мной происходит? Неужели…
Неужели я влюбляюсь в Глеба Соколовского?
— Арина-а-а! — Доносится жалобный вой из коридора.
Я вся подбираюсь. Невольно вслушиваюсь, ожидая продолжения. А взгляд вдруг цепляется за ту самую коробку с платьем, которая лежит поверх чемодана с моими вещами, которые я так до сих пор и не разобрала, потому что больше не уверена в завтрашнем дне.
В голове, будто флешбеками, начинают проноситься картины прошлого, складывая два плюс два. И вдруг всё становится настолько очевидно, что даже
— Жемчу-у-ужинка, — уже тише завывает этот пьяный волк. — Не бросай меня тут, ик, одного! — Судя по шебуршанию, брюнет пытается подняться с пола. — Я, между прочим, не с пустыми р-руками!
Его последняя фраза отдаёт эхом в сознании.
Подарки… Это всё его подарки! Платье, подброшенный в сумку яблочный смартфон и…
Рука тянется к кулону, висящему на шее. Той самой жемчужине, с которой я ни разу не расставалась с тех пор, как обнаружила цепочку у себя в шкафчике.
А ведь я догадывалась. Всё буквально под носом было: все подсказки, все нелогичные действия Соколовского. Но я настолько не могла в это поверить… Да и сейчас не могу. У меня в голове не укладывается.
Я не могу нравиться Глебу. Это просто его придурь… Прихоть.
Почему из всех он так сильно зациклился именно на мне?
Мажора окружает бесчисленное количество красоток, поэтому у меня есть лишь одно логичное объяснение тому, что Соколовский вцепился в меня — ему захотелось экзотики. Чего-то необычного.
Я тону в своих мыслях. Пытаюсь осознать и принять очевидный факт, который до сих пор хочется отрицать, ведь в моей жизни мало чего хорошего случалось. А поверить в то, что такой бабник, как Соколовский, влюбился — это уже слишком даже для наивной девчонки вроде меня.
— Моя хорошая, девочка моя, — за своими мыслями пропускаю момент, когда Глеб оказывается у двери гостевой комнаты, за которой я прячусь. А эти ласковые прозвища попадают прямо в сердце. Выбивают из колеи и вышибают дух. Заставляют сомневаться в правильности своих предположений. — Открой, пожалуйста. — Тихо скребётся брюнет. — Я знаю, что ты меня слышишь.
— Уходи, Глеб. — Прошу его, сильнее сжимая жемчужинку рукой. — Ты не понимаешь, что говоришь.
Меня одолевают настолько противоречивые эмоции, что хочется сорвать кулон с шеи и кинуть его к ногам мажора. Ощущение, что внутри борются два титана — сердце и разум. И ни один из них не желает уступать оппоненту. Поэтому меня попросту раздирает надвое.
Одна часть меня хочет открыть Глебу и дать себе шанс поверить в чудо. А вторая, наученная горьким опытом, заставляет сейчас же собрать все подарки Глеба, вернуть их ему, взять чемодан и уехать в другой город, чтобы начать новую жизнь. Ту самую, в которой не будет места бесконечному негативу и, как следствие, негативному мышлению.
Не будет места жалкой мне.
— Это ты ничего не понимаешь, Жемчужинка. — Устало выдыхает Соколовский и приваливается спиной к запертой двери — это слышно по глухому стуку и шуршанию одежды по поверхности. — Мне порой кажется, что ты слепая. И глухая. — Обиженно бурчит парень и снова вздыхает.
— Спасибо за комплимент, — привычно огрызаюсь, не зная, как иначе на это реагировать.
— Дурочка… — Он произносит это настолько тихо, что в какой-то момент я начинаю думать, что мне послышалось. — Открой дверь, пожалуйста. Давай, наконец, нормально поговорим?