Жемчужница
Шрифт:
Какая ирония, однако, а.
Он единственный во всём океане, кто осмелился пробыть с ней почти полгода, ожидая её пробуждения.
Лави встряхнул головой, прогоняя непрошеные мысли, и недовольно скривился: солнце уже упало в море, а он так хотел посмотреть на закат. Парень усмехнулся, решая, что ему просто вновь не повезло, и развернулся, чтобы направиться в библиотеку, как вдруг ошарашенно замер.
Рядом с ним, оперевшись на балконные перила, стоял Адам.
— Я смотрю, ты скучаешь, да? — мягко улыбнулся император и покачал головой. — Только
Парень окинул его настороженным взглядом и скованно пожал плечами. Такое расположение ему было чуждо, хотя мужчина всегда был с ним добр. Но просто это… это была очень осторожная доброта, какая-то почти отстраненная. Для посторонних — а ведь даже к Алане он отнесся теплее, чем к нему, хотя Алана тут в первый раз, в отличие от него.
— Старик далеко, я беспокоюсь, — коротко отозвался Лави, стараясь как можно спокойнее и отстраненнее себя вести. Он не хотел углубляться во все это, рассказывать кому-то постороннему о своих мыслях и тревогах. Это было неправильно для него, неправильно — раскрывать себя.
Адам протянул руку, рассеянно поглаживая его по плечу, и прицокнул языком, как будто совершенно не представляя, что тут сказать.
— Знаешь, наш с Майтрой отец умер очень рано, — вздохнул он, снова устремляя взгляд на горизонт, — и нам тоже казалось тогда, что мы никому не нужны, и дела до нас никому нет.
Лави дернулся от ласковой руки старика — и замер на месте, не представляя, что ему предпринять, если тот говорит такое. Ведь если… если он говорит — то он знает. Но откуда он может знать? Неужели… неужели Панда ему сказал?..
— Тебе не стоит продолжать бояться, — между тем, бросив на него понимающий взгляд, произнес Адам. — Хотя я уверен, что сейчас ты меня не послушаешь, — улыбнулся он сокрушенно. — Но я понимаю. Правда, я понимаю.
Лави ощутил, что позорно хочет сбежать. Вот прямо именно сбежать: сверкая пятками, не оборачиваясь, убежать и больше не видеть этого понимающего золотого взгляда.
Адам же никогда так не смотрел!
Или это Лави опять всё пропустил мимо себя?
Сожри всех манта. Потопи всё манта. Унеси всё в пучину к манте.
Лави отшатнулся от мужчины, который вновь перевёл взгляд на горизонт, где небо было ещё окрашено в розовый и красный, и просипел, не ощущая под ногами твёрдой земли:
— Вы… знаете?
Если Адам и правда всё знал, тогда… почему… почему ничего не сказал? Никак не показал этого? Почему даже не намекнул? Не хотел навязываться? Не желал заставлять парня делать выбор — между стариком и дворцом? Чего мужчина добивался этим?
Или же Лави и правда вновь всё проморгал? Проморгал — потому что был занят лишь собой и своей ненавистью. Потому что не обращал внимания на императора и его отношение к себе. Потому что до самого конца не желал верить, что Панда мог умереть, оставив его одного.
Император ласково улыбнулся.
— Знал, конечно, — согласился он без обиняков. — Мне уже давненько про это все рассказал твой дед. Вы тогда гостили во дворце два месяца,
Лави смотрел на него во все глаза и просто не представлял, что в таком случае можно вообще сказать. Потому что если это действительно было так, то Адам знал все еще пятнадцать лет назад. И что он не… не…
— Почему вы сказали мне сразу? — глухо выдавил парень, просто не зная, куда деть себя от смущения, стыда и чувства… чувства внезапно обуявшей его благодарности. К Панде — и к Адаму. — Ведь если вы знали…
— Я не хотел заставлять тебя выбирать между образом жизни, который тебя устраивал, и образом жизни, который мог тебе по душе и не прийтись, — пожал плечами мужчина. — Решил, что если захочешь, то сам придешь, и принуждать тебя ни к чему. Ты ведь знаешь, — он вновь улыбнулся, — здесь тебе рады. И Тики, и близнецы, и я. А уж Вайзли обычно как по тебе скучает!
Лави совсем смешался, ощущая себя дураком и трусом, и с огромным трудом подавил желание втянуть голову в плечи.
— И даже В-вайзли? — удивленно выдохнул он; младший брат Тики был болезненным для члена императорской четы, но очень смышленым парнем — почти как Мана, только младше на несколько лет и ехиднее раза в три. С ним всегда можно было интересно поговорить и развлечь себя (и вообще-то дело было не только в этом), но даже Вайзли… он ведь жил своей, совершенно другой жизнью. Его вчера и на ужине вроде не было, хотя его брат прибыл после долгого путешествия.
— Разумеется, — как нечто общеизвестное выдохнул Адам, и Лави, ощущая, как губы растягивает счастливая улыбка, растерянно хохотнул. — Просто он снова болен, — мужчина расстроенно покачал головой, и парень тут же взволнованно вскинулся, надеясь, что у Вайзли ничего серьёзного в этот раз не было. Тот вообще слишком часто валялся с лихорадкой, а когда Лави был здесь в последний раз, на юношу было страшно смотреть: весь в язвах и красных пятнах. Адам, явно заметивший беспокойство на лице парня, успокаивающе улыбнулся и поспешил уверить его: — Лечится своими же изобретениями в своей любимой лекарской академии, так что ничего страшного, — Лави облегчённо выдохнул, и мужчина тяжело вздохнул. — Да только пока не стоит ему утомляться особо. Вот я и велел ему оставаться в своих академических пенатах… — он хохотнул, покачав головой, и усмехнулся. — Он ужасно обиделся, но так пока будет лучше, а потому… сходи навестить его, а?
— А? — непонимающе переспросил Лави, на самом деле, и сам уже подумавший заскочить к другу.
Адам улыбнулся самым кончиком губ.
— Навести его, — повторил мужчина. — Расскажешь про путешествие, повидаешься, а то он тут с ума от скуки сходит.
Парень прикусил изнутри щеку, боясь, что его улыбка станет по-дурацки широкой и ненормальной, и резко кивнул. Наверное, вышло даже слишком резко, потому что император разулыбался, явно обрадовавшись его энтузиазму, и… и вдруг коротко, но крепко его обнял.