Жемчужница
Шрифт:
Потому что она боялась того, что может за этим последовать.
Потому что её тело помнило то, что делали с ней Шан и Роц, о которых хотелось забыть навечно.
— Отдыхай, — выдохнул Тики, поправив одеяло, и вдруг замялся, привлекая к себе внимание. — И спасибо, что успокоила море. Ты молодец, — поощрительно улыбнулся он, с неохотой отстраняясь, и Алана улыбнулась ему в ответ, не желая думать ни о чём, кроме как его ласковых рук, скорой встречи с внучатым племянником, счастливого будущего (невозможного, на самом деле, но мечтать никто не запрещал же, да?) и скором приходе Миранды.
Тики оставил её одну, с таким
Лучше всё будет так, как есть сейчас — неопределённо, слишком трепетно и непонятно. С возможностью сбежать без особых сожалений (хотя кого она обманывает).
Девушка ещё долго рассматривала деревянный потолок, пересчитывала трещинки и кольца, а потом вдруг провалилась в объятия сна, даже не заметив этого.
========== Девятая волна ==========
Комментарий к Девятая волна
Энри дубина, и она извиняется, потому что перепутала готовую главу с уже залитой .-.
Приятного прочтения, пффф :D
Тики боролся с собой весь вчерашний день. В принципе он боролся с собой постоянно, когда видел Алану, но вчера он снова носил ее на руках, завернутую в одно только тонкое летнее покрывало, а потом… а потом обнимал, совершенно нагую, сидя на кровати в ее каюте.
И она… о ветер, она была настолько потрясающей, настолько восхитительной — всегда, постоянно — и настолько беззащитной в этой своей наготе, что лишь воистину каким-то чудом мужчина удержался от того, чтобы погладить ее по бокам — так, чтобы не задеть рану на спине, находящуюся ровно на линии позвоночника — и поцеловать.
К драконам все! Он так хотел ее поцеловать, что у него зудели губы и сохло во рту. Но Алана… она… она ведь ясно сказала ему, кажется, что этого никогда не произойдет. Точнее, сказала она, конечно, совсем не так — но имела в виду именно это, просто не хотела его обидеть прямым отказом.
И в конце концов… Она ведь была права — ну даже если он потомок Элайзы и Дориана, что с того? Ну проживет он… лет двести — это максимум, а ведь русалки могут дожить и до тысячи, и до двух. Взять хоть саму Алану — четырехсотлетняя русалка, она выглядела как девушка лет девятнадцати. Ее тело не старело, и она была прекрасной настолько, что у большинства видевших ее людей просто дыхание перехватывало. А тот ее друг — Канда? — он ведь явно ненамного младше (а может, он даже старше) нее. Он ведь тоже выглядел совсем юным, парнем даже младше Маны, если присмотреться.
И все это… Тики просто не мог всего этого выносить.
Именно поэтому сегодня утром он просто сбежал, позорно сбежал из каюты девушки, обработав ее раны и не став перевязывать — эта загадочная русалка должна была приплыть со дня на день, а ранам стоило подсохнуть, поэтому Алана отрицательно замотала головой, как только мужчина взялся за марлю, и просто попросила помочь ей удобно устроиться на животе.
Микк и помог. Случайно задел ее грудь рукой — мягкую, теплую, как будто слишком тяжелую — и тут же вымученно улыбнулся, сделав вид, что ничего не произошло, и того, как покраснели щеки девушки, не заметил.
А после — сбежал, оставив русалку наедине с Маной — слушать его рассказы про Поднебесную и народные сказки Империи. И теперь
Он был влюблён, наверное. По-другому это назвать и не получалось. Мужчина хотел оберегать её, хотел целовать, обнимать, прижимать к себе и защищать от любого, кто посягнется на неё, кто посмеет притронуться к ней и обидеть. Он винил себя за то, что не спас, но одновременно с этим понимал, что именно поэтому в нём проснулась щемящая ласка и жалость к лишившейся чуть ли не всего Алане.
Так можно ли было назвать это чувство влюблённостью?
Можно ли было назвать то, что ему хочется приласкать её и успокоить, любовью? Возможно, желание целовать — это просто… обычный порыв, когда видишь прекрасную девушку, а на самом деле нет в нём ничего такого, что могло бы означать именно те самые чувства, что так часто и тщательно расписывались поэтами.
Наверное, рыжий ученик Историка Дик мог ему объяснить. Дик знал кучу самых разных вещей и побывал в массе разных стран за свою явно длинную жизнь (говорили, он, как и его дед, был благословлён слезами императрицы Элайзы, но Микк никогда с ним об этом не заговаривал). Наверное, уж этот-то парень мог ему рассказать, можно ли вообще влюбиться в сирену.
…хотя он скорее, растянув губы в хитрой улыбке, выдал бы нечто вроде: «Кто-то вроде тебя вполне мог умудриться».
Тики тяжело вздохнул, ощущая ужасное раздражение на всё вокруг, и спрыгнул на палубу, запуская в паруса ещё больше ветра — необходимо было как можно скорее добраться до границы Поднебесной и показать Алану императору. И покончить, дракон все сожги, со всем этим.
Потому что он был (не самым) обычным человеком, а она — великолепной русалкой, чьей воле повиновался сам океан. Как между ними вообще могло вспыхнуть что-то такое? Это было невозможно, уверял себя Микк, но с каждой новой минутой всё больше понимал, что желал не отпускать эту девушку, не желал с ней расставаться, не желал покидать её.
Он был влюблен, стоило это признать. Это, честно говоря, было ему понятно и без шуточек Дика. И еще — стоило понадеяться, пожалуй, что эта влюбленность пройдет и не перерастет в любовь. Любовь была ответственностью для Тики, чем-то увесистым и не столько прекрасным, сколько… связывающим по рукам и ногам.
Любовь — это оковы, всегда думал Тики.
А влюбленность — это же ветер, свободный ветер.
Вот и сейчас мужчина надеялся лишь на то, что чувства его к Алане будут ветром. Порывистым и свободным, легким как шепот в лиственной кроне, сладким как аромат свежего теплого хлеба, нежным — как лепесток незабудки.
Ведь ветер — он ласковый и непостоянный, сегодня он вьется вокруг тебя, а завтра — он лишь в твоих воспоминаниях, и только ты сам уже будешь закручивать вихрь, чтобы корабль плыл дальше, не останавливаясь и не садясь на мель.
Ветер не будет сковывать, заставлять оставаться на месте или же сбавлять скорость.
Тики не любил оставаться на месте. Он исследовал уже все южные моря и страны, не говоря о родной Поднебесной, которую знал как свои пять пальцев, и хотел податься навстречу неизведанным северным народам. Учить их языки, танцевать под их музыку, постигать их культуру и учить их чему-то своему.