Жемчужница

Anice and Jennifer

Микк наблюдал за ним затаив дыхание — настолько потрясающим был тритон в своей уверенности и непоколебимости, в своих спокойствии и размеренности. Совершенно не похож на того длинноволосого Канду, грубого и хмурого, но необычайно заботящегося об Алане — словно о родной сестре.

Тики обескураженно выдохнул с коротким смешком и почесал макушку.

— То есть вы видите что-то очень важное, да? Вы же видели Алану и то, что она сбежит, и… — забормотал мужчина, не в силах собраться с мыслями, потому что это было так удивительно, так великолепно и необычно, и Мари в ответ серьёзно кивнул.

—

Да, моим первым видением было начало войны, — спокойно поделился он, и Тики вздрогнул. — Я видел Алану, перепачканную с головы до кончика хвоста в крови, и то, как она убила нескольких людей, преследующих её, — тихо поговорил тритон, прикрыв глаза, и грустная улыбка тронула его губы. — Тогда я ещё не понимал, что это значит, а когда понял, то было уже поздно.

Микк неверяще уставился на него, больше поражённый другим. Алана кого-то убила? Мягкая, ласковая и нуждающаяся в защите, она кого-то убила? Сама?

Мари же понятливо кивнул, словно прекрасно понял причину его метаний, и вдумчиво перевёл взгляд на него.

— Лунноволосых русалок сторонятся, потому что считают убийцами. Но правда в том, что они намного жёстче и, я бы сказал, более жестоки, чем остальные. У нашего народа существует легенда, что именно лунноволосые русалки способны заклинать кровь, потому что при рождении напились ею сполна, — Мари опустил голову набок с глубоким вздохом. — Что способны управлять чужой кровью, потому что она им не противна. И в моём видении Алана убила их, потому что была уже на грани безумия, — печально поджал он плечи, и Тики поражённо прирос к палубе, не зная, что сказать.

— Но разве… разве тритоны не способны заклинать кровь? — выдохнул Микк наконец, боясь даже подумать о том, сколько же Алан пришлось пережить. И какой она была на самом деле. Ведь он был в нее влюблен, но явно совершенно ее не знал. — Ведь Алана говорила, что ее брат Рогз вынес ее, вытолкнул на улицу. Потоком крови.

Мари тяжело вздохнул, потирая лицо руками в каком-то совершенно человеческом жесте, и кивнул.

— Все верно, — согласился он, — так и есть, и именно так Рогз и сделал. Но… даже тритоны не могут заклинать кровь внутри человека, понимаешь? Ведь кровь — это же вода. Но для тритонов существуют определенные условия — мы не можем заклясть воду в человеке, а значит, и кровью мы можем повелевать только если она пролилась.

Тики замер, затаив дыхание, и нахмурился, вперивая в широкий лоб Мари задумчивый взгляд. Мысли в голове ворочались медленно, не поддаваясь ускорению. Словно сам Микк не желал понимать всего этого — хотя он желал на самом-то деле.

— А лунноволосые русалки могут, значит? — в итоге только и спросил он.

И Мари кивнул, поощряя ход его раздумий.

— Да, — согласился он и замолчал на несколько секунд, будто снова подбирал слова. — Для них не существует этого ограничения, но… Суть в том, что впервые русалка с лунными волосами может сделать это только на грани срыва — на грани безумия. Потом — когда достигает наивысшей точки жестокости, понимаешь? Тогда Алана убила гонящихся за ней охотников, заставив кровь в их жилах закипеть, — тихо произнес мужчина, так и глядя по-прежнему словно в самую суть Тики и читая все его мысли.

— И сейчас она… — Мари качнул головой, будто заранее зная, какой вопрос

Микк хочет ему задать, и мужчина поблагодарил его за то, что ему не придется произносить это вслух.

— Нет, Алана не способна на такое сейчас, — ответил он. — И больше никогда не будет способна, я подозреваю.

Тики не сдержался и издал полный облегчения вздох — потому что слишком много иначе это было бы для одной девушки, сколько бы столетий ни отделяло ее от этой трагедии и сколько бы дней они ни провела, успокаивая свое ноющее сердце.

Да и могла ли она успокоить себя в полном одиночестве? Запертая в бухте, окружённая потопленными кораблями, неизвестностью и неспособностью окунуться в открытое море? И сколько она вообще пробыла там? Могла ли Алана заживить свои кровоточащие раны на сердце, если рядом не было никого, кто мог бы её утешить? Постоянно не было, поправил себя Тики, вспоминая, что у неё есть друзья, искренне заботящиеся о девушке, любящие её и опекающие — и от этого стало чуточку легче, потому то мужчина понимал, что такое в одиночку не вынести. Лишь только закопать глубоко внутри себя, похоронить, спрятать, чтобы никогда не вспоминать, отстраниться от этого всеми силами, но в конце концов всё равно сойти с ума от боли и собственного уединения.

Тики сейчас даже был счастлив, что нашёл Алану. Что она выплакалась ему, рассказала эту ужасную кровавую историю, явно никому не обмолвившись о ней до того момента. И это неимоверно льстило — и одновременно связывало, приковывало к ней. Это был словно древний магический ритуал, в ходе которого два человека обязаны были быть рядом, заботиться друг о друге, пока один из них не найдёт более подходящего защитника для второго. Пока сам Тики не отыщет этого человека — того, в чьи руки будет не страшно отдать Алану, такую нежную в своей беспомощности, такую искреннюю и одинокую, на самом деле.

— Так что спасибо тебе за то, что оберегаешь её, — вдруг ворвался в его размышления голос Мари, и Микк оторопело уставился на него, не понимая, за что его благодарят.

— Но это же из-за меня она в таком состоянии, — недовольно возразил мужчина, скривившись от отвращения к себе, от невозможности простить себя, да и, на самом деле, совершенно не желая этого делать.

— Даже если и из-за тебя, это всё уже в прошлом, — степенно ответил Мари, и Тики удивлённо воззрился на него, отчего-то уверенный, что тритон должен был как-то разубедить его, как это постоянно делала сама Алана. — Сейчас ты единственный, кому она так сильно доверяет, потому что ты спас её. Даже если ты и виноват в случившемся, ты все равно спас её, и это главное, понимаешь? — проникновенно улыбнулся он, взглянув на ошеломлённого Микка.

— И вы готовы это принять? — тихо усмехнулся мужчина, чуть качнув головой и прикусив губу. Сам он — не мог. Однако Мари… кивнул.

— Увидеть ошибку и признать ее — это мудрость, — мягко произнес он, — а понять ошибку и исправить ее — это доблесть.

Они оба замолчали и теперь просто смотрели на колышущиеся за бортом волны. Мари, наверное, думал о том, верно ли поступает, рассказывая Тики так много, а вот сам Тики так и сяк вертел его слова. Искал в них какую-то пробоину, прореху, что-то, за что можно зацепиться и уличить тритона в неистинности суждений.