Жена из Таиланда
Шрифт:
— К нам, да? — радостно закричала она низким, пчелиным, прокуренным басом. — Я вас раньше ждала! Это вы нам звонили?
— Ах, Настя, да? Да? — отозвалась Виктория. — Вы Настенька, вы? А я вам звонила! Вы — Настенька Липпи?
— Ну, я. Кто еще? Папка скоро придет. А вы проходите. Сейчас я оденусь!
Вспорхнула, как пчелка, исчезла куда-то.
— Он что? — удивился Дожебубцев. — Он что это, с дочкой живет?
— С какой еще дочкой? — Виктория от досады на неуместные вопросы скрипнула зубами. — Она так зовет его: папка. Но он ей — жених.
Настенька
— Дизайн от Версаче, — сказала она и с приятным звуком провела по змеиной коже обеими ладонями. — Мне папка сам выбрал.
— А выпить у вас не найдется? — спросил было Петр, но Виктория яростно перебила его:
— Водички, водички! Из крана — водички!
— Зачем же водички? — догадалась умная Настенька Липпи. — Кто любит водичку? Одни пионеры!
Она опять убежала и вернулась не одна, а с милой, упитанной девушкой, у которой расстояние между верхними передними зубами было таким широким, что мог уместиться там целый мизинец.
— Вот это Валюша, — сказала Настенька. — Сейчас мы все выпьем и будем ждать папку, и с папкой обедать.
— Ах, Господи, что вы! — умилилась Виктория. — Какое «обедать»? Ведь мы к вам по делу!
— Нет, нет! Сперва выпьем! — И самоуверенная Настенька захлопала в ладоши.
Расторопная девушка Валентина мигом выкатила откуда-то столик, уставленный винами, водками и коньяками, а сама Настенька опять убежала с многообещающей улыбкой на крепких своих, полных губках.
— Она итальянка? — спросил Дожебубцев. — Она из семейства прославленных Липпи?
— Зачем итальянка? — темно и сердито зарделась Виктория. — Она с псевдонимом живет. Много лет. Что ж такого?
— Мы — Золотнюки, — простодушно объяснила Валентина. — Отцы у нас — братья, мы с Гомеля обе.
Настенька Липпи вернулась, нагруженная всякой всячиной: сырами, колбасами, орешками, виноградом, кусками снежно-белого и жгуче-черного шоколада, так искусно разложенного на хрустальных тарелках, что жалко было разрушить узор, жалко трогать.
— Так вы здесь живете? — спросила Виктория, тая от счастья.
— Да нет, не все время! — отмахнулась Настенька и закурила тонкую коричневую сигарету, поджав под себя левую ногу, уютно устроившись в кресле. — Валюшка живет и следит тут за домом, а мы все летаем: то в Лондон, то в Канны. У папки дела во всем мире, не скучно. Вот только вернулись недавно. С Таиланда.
— И что там, в Таиланде? — мрачно поинтересовался Петр. — Не жарко, надеюсь?
— Там — классно! — с сердцем ответила Настя. — Житуха там — сказка! И знаете что? Там ведь можно жениться! Жениться на месяц, и все! И с приветом! Не хочешь на месяц — женись на неделю!
— Что значит: жениться? — не поверила Виктория. — Как это: жениться?
— А все как взаправду. Ты, если турист, например, так идешь в турбюро. И там говоришь им, что хочешь жениться. Они тебе — карточки разные, пленки. Ты смотришь. Потом выбираешь, какую. А хочешь, так двух, если денег хватает. Потом
Деби вдруг дернула за рукав Любу Баранович:
— Please, Luba, translate it! [14]
Смутившись, Люба перевела ей рассказ Насти Липпи. Деби засверкала глазами и приоткрыла рот, как будто какая-то неожиданная, грубая мысль всю перевернула ее. Хотела о чем-то спросить, не успела. В ворота белого замка неторопливо въехал серебристый «Кадиллак». За рулем его сидел средних лет человек в белой майке и очень больших, очень черных очках. Виктория вскочила, стряхивая прилипшее к ней от волненья плетеное кресло.
14
Пожалуйста, Люба, переведи! (англ.)
Ну вот! Наконец-то! Сто лет и сто зим!
Приехавший на «Кадиллаке» вылез из него и, поигрывая связкой блестящих ключей, надетой на палец его очень смуглой руки, поднялся на веранду.
— Hello, everybody! [15] — сказал он спокойно.
Виктория, думавшая было поцеловаться, поняла, что этого вовсе не нужно, и напряженно засмеялась:
— Совсем не меняешься!
— Really? [16] — удивился он и тут же негромко сказал Насте Липпи: — Настена, скажи, чтоб пожрать, я голодный.
15
Привет всем! (англ.)
16
Правда? (англ.)
Гости почувствовали себя неуютно, насупились, начали переговариваться между собой. Минут через десять все сели за стол. Хозяин был скуп на слова, неприветлив. К вину, к коньяку не притронулся вовсе. У Деби было такое лицо, что Виктория решила на нее не смотреть и исправить положение собственными силами.
— Георгий! — громко сказала Виктория. Встала, сверкая своей рыжиной в лучах солнца. — Хочу сказать тост. И тебе, и Настюше.
— А может, не надо? — прищурился George N. Avdeeff.
— Взгляните вокруг! — всполошилась Виктория. — Вы скажете: «деньги»? Нет, дело не в деньгах! Что купишь за деньги? Талант себе купишь? Способности купишь? А сердце? Не купишь! И есть среди люди, среди то есть нас, среди просто нас, есть и люди, такие… — Виктория слегка запуталась, но выправилась и закончила звонко: — За вас, Жора с Настей! За сердце, ум, волю! Про вас надо книги писать, вот что! Книги! И ставить кино, и снимать вашу жизнь!
— Ну, скажешь! — засмеялся Авдеев. Глаза его были спокойны, бесстрастны.