Жена на продажу, таверна на сдачу

Фрес Константин

— Так дорого, — вздохнул Карл. — Лошадь и мула кормить надо. Да даже осел есть попросит! А в город на ярмарку папаша ездит не часто. Ему проще заплатить две монетки, чем содержать животное и повозку.

— Хорошо б торговал, часто бы ездил, — сурово ответила я. — А то кормит гостей черт знает чем! Ну, пойдем готовиться к нашему празднику!

Деньги, что мы выручили за обычный наш завтрак, я отдала Карлу.

— Беги, купи себе одежды, — велела я. — Ну, и чего пожелаешь вообще. Это все твое.

Карл

смотрел на медяки в его руках и едва не плакал. Наверное, папаша Якобс его не сильно-то баловал, и давал донашивать вещи за собой.

— Ну, смелее! — я подтолкнула мальчишку к дверям. — Отдохни нынче как следует. Сегодня твой день! Да знаешь еще что? Мыла купи кусок, да хорошего. Надо бы нам помыться, да кое-что постирать.

Карл убежал вприпрыжку, а я осталась одна.

Денек распогодился, вышло солнце. Стало тепло. И настроение у меня сразу улучшилось.

Я с удовольствием наполнила ведро водой, отыскала тряпку… Отмыть все кругом? Да запросто!

Пыльные окна таверны мне пришлось пару раз окатить водой, чтобы они стали не такими серыми и хоть немного прозрачными.

Я долго терла каждое стекло тряпкой, смывая дождевые разводы, пыль, мух, паутину. Но мои старания были вознаграждены; в таверне стало светлее, намного светлее после моих усилий. А рамы окон оказались благородного коричневого цвета мореного дуба.

Фонари я тоже все отмыла, отскребла залитые жиром и вычерненные копотью стекла. Песком надраила до блеска металл, из которого эти фонари были сделаны.

С балок, к которым они были подвешены, я смыла немало копоти.

Мебель, стены — всюду я тщательно прошлась щеткой, немилосердно сдирая копоть и сажу. Каменную кладку у печи отшоркала чуть не добела.

Вымела весь мусор, весь песок. Отмыла кирпичи печи, так, что они красными стали.

Распахнула все окна, чтоб проветрить застоявшийся воздух, запах кислятины, и высушить мокрые полы.

В таверне было прохладно, чисто, свежо. Пахло только свежим ветром и немного копченым мясом. Солнечные пятна на полу лежали ровными квадратами, мокрые доски быстро сохли.

Когда я переводила дух, сидя на крыльце, явился Карл, довольный, словно сосватанный.

Он купил крепкие, добротные башмаки и штаны. Рубашонка на нем была тоже новая, простая; а вот куртку он взял добротную, из коричневой кожи, украшенную желтой строчкой.

Свои старые вещи он увязал в узелок и нес с собой.

— Ну, и красив ты! — всплеснула я руками, разглядывая принаряженного Карла. — Ну, хорош!

— В этом по праздникам буду ходить! — важно сообщил он мне, поворачиваясь то так, то этак, чтоб я разглядела его великолепие. — И когда папаша не видит. Помочь тебе с чем-нибудь? Ты, я вижу, устала. Приляг, отдохни. А я доделаю дела.

— Было б неплохо, — ответила я. — Нужно

пол помыть в зале, да кое-какую посуду.

— О, это я мигом! — сказал Карл радостно. — Мыла я тебе купил, но ты ведь можешь постирать позже?

— Позже будет уже поздно, — усмехнулась я.

— Тогда, — задумчиво протянул Карл, поскребя в затылке, — давай я приготовлю ужин. Я же видел, как ты делаешь, я смогу! А то ты уже устала, а если еще и стирать…

— Спасибо, Карл, — умилилась я. — Вот это будет действительно кстати.

— Значит, договорились!

— А где стирала твоя матушка?

— В купели, — ответил Карл. — Это такая огромная, но низкая деревянная бадья. У нас есть комната, где все для стирки. Там и доска, и зола, и щетки…

Я критически оглядела его серый узелок, связанный из старой одежды.

— А чего же вы не стираете?

Карл пожал плечами.

— Папаша говорит, что стирать — только ткань портить. От стирок она якобы истирается и рвется быстрее.

— А без стирок преет! Ну, показывай мне свою купель!

Постирочная в доме Якобса была действительно замечательная.

Огромнейшая купель служила и ванной для стирки, и местом, где можно было помыться. Там я в щелоке замочила свое платье, испачканное в грязи в день торгов, и свое ужасное постельное белье серого цвета.

Пока Карл мне носил воду, чтоб наполнить купель, я привела в порядок свою крохотную комнатушку.

Вот уж от души ее драила! Даже стены оказались белеными! А пол вовсе не земляным, а тоже деревянным! И стул из светлого дерева, а не коричневым! Коричневое — это мухи насидели!

— Фу, фу, ужас! — восклицала я, выгребая грязь и сор из углов.

В приступе отвращения, в целях дезинфекции промыла каждый камешек, каждую досточку с щелоком. Тюфяк вытрясла в окно. Окно тоже отмыла. Яростно терла стекла, пока они не заскрипели и пока заходящее солнце не блеснуло в них.

И только когда и моя комнатушка наполнилась запахом свежести, я кое-как опустилась на тюфяк и уронила руки на колени. Сил почти не осталось. А еще белье…

Но спать в грязи, носить платье, пропахшее несвежим телом — нет, это не по мне!

Карл, конечно, был большая умница.

Пока я кое-как отстирала свое платье, он виртуозно приготовил обычную похлебку.

Но так вкусно, да и сливок плеснул так щедро, что она ни в чем моей похлебке не уступала.

Я же, постирав простынь, поставила ее кипятиться в железном тазу тут же, на маленьком очаге в постирочной.

Вы знали, что от щелока белье становится кипенно-белым? И никакими порошками так не отстираешь!

Вот это невероятна магия!

Я спустила из купели воду, выдернув пробку. Вода уходила по желобу за стену дома и там с шумом лилась на камни.