Жена завоевателя

Кеннеди Крис

– Как раз мне по вкусу.

Его рука была толстой, как ствол дерева, а грудь размером с колесо повозки. Густые, наполовину седые, наполовину черные волосы свисали до плеч, а плечи прикрывал плащ из волчьей шкуры. Цепкие и хитрые глаза воззрились на Гриффина.

– Но у твоего особого гостя прямо слюнки текут.

Гриффин поднял бровь.

– Я никогда не видел, чтобы у Роберта Бомона текли слюнки.

– Не особенно приглядывался, мой мальчик! – разразился Хиппинг громогласным хохотом. – Признаю, что через Ла-Манш этого, возможно, и не видно. А оттуда,

где сижу я, мне видно каждое движение и каждый жест великих мира сего.

Хиппинг поспешил провести гостя внутрь. Они остановились на верхней площадке лестницы, ведущей в главный зал замка. Воздух здесь был затхлым и холодным. Несколько гобеленов, вяло свисавших со стен, казалось, только усиливали запах плесени. Комната была тускло освещена, но он заметил, что в ней нет ни одного слуги.

Хиппинг тяжело протопал по длинному коридору и отодвинул гобелен, сделав Гриффину знак войти.

С места поднялся Роберт Бомон, граф Лестер. Возле грубо сколоченного стола, занимавшего центральное место в комнате, стояла жаровня. На столешнице в лужицах натекшего с них воска покоилось несколько толстых свечей. Остальная же часть комнаты тонула во мраке. В центре стола помещался кувшин эля, и от двух деревянных чаш падали на столешницу трепещущие тени.

Граф Бомон, человек среднего возраста, обошел стол и тепло пожал Гриффину руку.

Гриффин склонил голову в поклоне:

– Для меня честь и радость встретиться с тобой, милорд.

– Нет, это для меня честь и радость, – возразил самый могущественный граф в королевстве. И после намеренно выдержанной паузы отдал поклон и добавил: – Милорд.

Гриффин промолчал.

– Хорошо вернуться на родину, Язычник? Давно тебя здесь не было.

Гриффин сделал медленный вдох и потер свои огромные ладони. Потом поднял голову:

– Я не думал, что вы знаете. Бомон развел руками:

– Как я мог не узнать? У тебя его глаза.

– А!

Граф бросил взгляд на Хиппинга, остановившегося у двери поговорить со слугой, и сказал, понизив голос:

– Твой отец ведь не предвидел этого, Язычник.

– Чего не предвидел?

– Того, что ты будешь готов как гончая рыскать по всей Англии ради фиц Эмпресса. Он бы тобой гордился.

Угол рта Гриффина искривился в горькой улыбке.

– Он бы стер монастырь с лица земли, прежде чем произнести подобные слова.

Умный взгляд графа не отпускал Гриффина:

– Твой отец, граф Эверут, был великим человеком, Язычник. Лорд, обладающий огромной властью в королевстве, человек чести, советник королей.

– Это всего лишь одна сторона его личности.

Бомон не спеша кивнул, позволяя этому заявлению кануть в тишину, потом сел и сделал Гриффину знак занять место рядом. Он поднял кувшин хиппингторпского эля и принялся наливать его в чашу.

– Твой отец создал графство Эверут и превратил его в нечто такое, о чем можно только мечтать, Язычник. Но потом он изменился или случилось что-то, изменившее его.

– Да. Алчность. Бомон покачал головой:

– Ни твой отец, ни де л’Ами никогда об этом не говорили,

но я всегда подозревал.

Сердце Гриффина сделало стремительный скачок.

– О чем?

– Два человека вернулись из крестового похода совсем другими людьми, Гриффин. Одним из них был Жонесс Кент, бедный рыцарь, когда-то не имевший ничего, кроме нового имени – де л’Ами, – и теперь вдруг сказочно разбогатевший. Другим был влиятельнейший лорд королевства – Кристиан Соваж, граф Эверут. Эти двое стали неразлучными друзьями, а потом… – Граф Бомон хлопнул в ладоши. – Все закончилось. Их дружба угасла. Кристиана Соважа не стало, и Жонесс де л’Ами стал новым графом Эверутом. Фу! Скверно попахивает. И за этим что-то кроется.

– Что? – спросил его собеседник, стараясь сделать так, чтобы его голос звучал невозмутимо и ровно.

Бомон провел рукой по короткой седеющей бороде.

– Что-то, привезенное из Святой земли твоим отцом и Жонессом де л’Ами.

– И что бы это могло быть?

Ответ Бомона был произнесен так тихо, что даже не потревожил пламени свечи, стоявшей перед ним.

– Сокровища.

Кровь Гриффина мгновенно превратилась в лед, как случается, когда внезапный мороз схватывает реку.

– Сокровище? Что за сокровище?

– Сокровище? – переспросил Бомон, поднимая брови. – Я сказал «сокровища», Язычник. Я употребил множественное число. Добыча, привезенная из крестового похода, была фантастической. И твой отец, и де л’Ами вернулись не с пустыми руками. Ходили слухи о том, что эти сокровища спрятаны в подвалах «Гнезда».

Мускулы Гриффина расслабились – его омыла волна жара. Бомон не знал. Никто не знал, несмотря на слухи, ходившие среди посвященных. А Роберт Бомон, граф Лестер, к ним не принадлежал. Все это были догадки. Люди склонны верить слухам, когда речь заходит о деньгах или тайнах.

Обычно эти догадки не озвучиваются. Вслух их осмеливаются высказать только немногие, да и то шепотом. Вслух никто не упомянул о священных сокровищах, насчитывающих тысячу лет. И даже если бы о них заговорили вслух или если бы они оставались только в снах и мечтах, никто не знал, что Хранителем их был Гриффин. Кроме Жонесса де л’Ами.

Он был ближайшим другом семьи, доверенным лицом, крестоносцем и товарищем по оружию Кристиана Соважа, отца Гриффина. И вдруг внезапно, в один момент, злокозненно предал их всех и разбил сердце Гриффина. Алчность погубила самого Кристиана Соважа, а потом на тонких паучьих ножках заползла и в сердце Жонесса де л’Ами и погубила и его.

Он стал клятвопреступником и вором.

Рука Гриффина потянулась к маленькому железному ключику, висевшему у него на шее с тех самых пор, как умер его отец, и это движение было инстинктивным.

– Для меня единственное сокровище – Эверут, милорд, – сказал он смущенно.

Мгновение цепкий взгляд графа удерживал его, потом он сказал:

– Быть посему.

И это случилось, как раз когда Хиппинг вошел в комнату.

– У вас есть все, что требуется, милорд?

– Все, – ответил Бомон. – Оставь нас.