Женька - раз, Женька - два...

Кошурникова Римма Викентьевна

— Мама! — Женька рванулась к матери, но, словно споткнувшись о взгляд отца, остановилась. Она поняла, что просить бесполезно, что её оставляют, и оставляет отец, и что он, может быть, уже не любит её, Женьку, и уезжает сейчас навсегда… Девочка закрылась локтем и заревела.

— Доченька, папа улетает. Мы приедем завтра, — попыталась успокоить Людмила Петровна. — Все будет хорошо, поверь!

Женька вдруг сорвалась с места и, крича: «Не хочу! Не хочу! Не хочу!» побежала назад.

— Евгений, её нужно взять с собой.

Она что-нибудь натворит, вот увидишь.

— Да, пожалуй… Но мне, в самом деле, нужно в аэропорт.

— Тогда поезжай один, а я заберу Женьку.

— Только обещай ничего не предпринимать без меня!

— Боишься? — усмехнулась Людмила Петровна.

— Обещай!

— Я думала, ты доверяешь мне больше…

6.

Женька-раз увидел её издали. Девочка бежала, размазывая по лицу слезы. «Опять подралась, наверное, за подмогой бежит», — он торопливо захлопнул книжку.

— Кто тебя?

— Кто тебя-а, — передразнила Женька. — А ты не знаешь? Тихоня очкастый! У-у, ненавижу!

— Ты что, ты что?..

— Ничто! Думаешь, не знаю? Думаешь, я такая дурочка? Ишь, какой! «Будем дружить, будем дружить…», а сам папу моего отнять хочешь?! Только — вот тебе! — и под носом мальчугана покрутилась крепко сложенная фига. — Не отдам папу! Не отдам!.. И твоей противной Лильке не отдам!.. Чего захотели…

Женька-раз стоял, ничего не понимая. Такой он никогда её не видел. Девочка плакала и наскакивала на него и даже топала ногами. Потом вдруг затихла, лицо её сморщилось, и она сказала почти своим обычным голосом:

— Я все знаю. Мы с тобой родные брат и сестра. И папа у нас один, только мамы разные. И не ври, что ничего не знаешь! У тебя фотография есть… Это вы все меня обманывали, а сами знали…

Женька села на траву и уткнулась лицом в колени.

— Я люблю папу, и всегда была с ним! А ты не жил с нами ни разу!

Мальчик стоял бледный, испуганный. Что это она городит? Почему это папа у них один?.. Что ли, Евгений Иванович — его папа?.. А кто же тогда посылает подарки из тайги? Белка, например, и сейчас живет себе, поживает…

Женька-два внезапно поднялась и тонким срывающимся голосом крикнула ему в лицо:

— Мать твоя плохая! Она виновата, что папа с вами не захотел! Хороших не бросают! — повторила она слова Людмилы Петровны.

Мальчик вздрогнул, как от удара.

— Не смей! Не смей так говорить про мою маму! — в его лице было столько решительности, что она испугалась, но не отступила.

— Ударь! Ударь!

— Я женщин не бью, — вскинувшиеся, было, кулаки опустились. — Но если ты еще раз посмеешь…

— А папу ты все равно не получишь, понял? Не нужны вы ему!

Женька-раз закусил губу, повернулся и медленно пошел прочь. А вслед ему неслось победно и зло: «Не нужны! Не нужны! Так и знайте!»

7.

Над обрывом росли два огромных кедра. Земля с краю осыпалась, и могучие корни великанов

нависли просторным карнизом. Вокруг пышно разрослась акация, совершенно скрывая его от посторонних глаз. Женька-раз открыл это место случайно, когда в лагере играли в «Зарницу», и он был разведчиком «зеленых». С тех пор он часто приходил сюда, особенно когда хотел побыть один.

Карниз тогда превращался то в капитанский мостик пиратского фрегата, то в площадку подъемника, возносившего космонавта Сергеева к люку межзвездного корабля, то в прочный и легкий плот, на котором великий мореплаватель Ж. Сергеев пересекал океан.

Но сегодня играть не хотелось. Ни во что…

«Может, она все перепутала?.. Зачем она сказала про фотографию?.. И зовут нас почему-то одинаково, даже отчество у меня такое же — Евгеньевич…» — мысли носились, как испуганные мыши в поисках выхода, в панике натыкаясь на углы и стены.

Мальчик вспомнил, когда ему исполнилось семь лет, мама сказала: «Ну вот, Евгений Евгеньевич, ты стал совсем взрослым, теперь тебе придется ходить в школу», — и подарила настоящий, на ремнях, ранец с пеналом и книжками.

Женька сидел на упругом ковре из коричневых иголок, осыпавшихся с веток. Иголки кололи голые ноги, мальчик попытался их разгрести, но — тщетно: сухо потрескивая, они царапали ладони и упрямо засыпали только что расчищенное место.

Какой-то глупый мурашек зацепился за Женькин палец, и, не зная, как спуститься на землю, бегал по нему взад – вперед. Мальчик опустил руку, и мураш мгновенно зарылся в иголки — спрятался.

«Что же было еще?» — Женька наморщил лоб. Вспоминать «нарочно» было трудно и непривычно. Когда же они с мамой первый раз говорили об отце?.. Кажется, в детском саду. Ну, да. Потому что детсадники спросили. Ирка Радунская все докапывалась. Рыжая такая, даже на руках — конопушки, и нос — пуговкой, и на нем тоже рыжие пятнышки. Все рыжие противные. Это она первая тогда налетела: «А у Сергеева отца нету! Не-е-ту!» — и язык еще показала!

Женька ясно увидел себя, окруженного ребятами, которые с любопытством ждали, что он ответит. И он тогда понял, что надо, обязательно нужно что-то сказать. Непременно сейчас! Иначе задразнят, иначе он будет не такой, как все.

— Есть! А вот есть! — выпалил Женька.

— А почему же он никогда не приходит? — хитро наклонила голову Ирка. — Почему?

— Потому, что кончается на «у», — тянул время мальчик. Щеки пылали и почему-то стало трудно дышать. — Папа — летчик! — неожиданно для самого себя крикнул он. — И летает все время, поняла?

Казалось, сердце вот-вот разорвет рубашку и выпрыгнет. Он никогда не обманывал, и ему стало очень страшно.

Женька едва дождался прихода мамы. Она сразу догадалась, что у него что-то случилось. Она присела на корточки и стала разглаживать ему бровки. Это всегда помогало Женьке успокоиться.