Женька - раз, Женька - два...
Шрифт:
— Что, сына? Ты хочешь меня о чем-то спросить?
— У меня есть папа? — они всегда так говорили с мамой — прямо.
— Есть, — она немного побледнела и посмотрела сыну в глаза.
— А где он? Почему он к нам не приезжает?
— Твой папа — летчик… — начала мама и замолчала, как будто ей стало трудно говорить.
— Летчик! Летчик! — засмеялся Женька. — Мама, правда?!
— Правда…
Женька запрыгал, захлопал в ладоши и повис у матери на шее.
— Ты чему так радуешься? — осторожно разнимая его руки, спросила она.
—
— Твой папа очень хороший человек, — тихо произнесла мама и обняла Женьку.
— Ну да, хороший, — мальчик снова удивился: странная какая-то сегодня мама — простых вещей не понимает.
С тех пор они почти не разговаривали об отце так, как в тот раз. Но Женька все равно знал про него все.
Он представлял отца на быстром самолете, как тот летит над холодным морем и сбрасывает прямо на рыбацкий корабль письма и сети, и удочки, и другие нужные вещи. А полярникам, которые жили на льдине с флагом, отец привез один раз огромную живую елку, зеленую, с блестящими разноцветными шарами, почти такую же, как стояла в Новый год у Женьки дома.
Больше детсадники не приставали к нему с дурацкими вопросами. Они завидовали Женьке: не у каждого отец — летчик!
Тут он вспомнил один случай, после которого стал самым важным человеком в детском саду. Ребятишки из малышовой группы ходили тогда за ним толпой. А из других — подлизывались: кто жвачку принесет, кто шоколадку. А Ирка Радунская даже апельсин большущий отдала, которым её бабушка угостила. Женька вздохнул: сколько он тогда сладостей перепробовал! И все из-за Снежка, из-за лайки. Мама её из тайги привезла. Он сам ошалел от радости. Бегал вокруг собачки и поминутно спрашивал:
— Она настоящая?
Мама смеялась:
— Конечно. Видишь, вон уж и лужа под ней.
— От снега? — понял Женька.
Он улыбнулся воспоминаниям: какой же он был дурачок!
Лайку поэтому и назвали «Снежком». Щенка устроили на ночь в коробке из-под торта. Он немного повозился, повизгивая, но вскоре привалился к стенке коробки, откинул в сторону толстые лапы и засопел.
А когда они с мамой прощались перед сном, Женька, накручивая на палец шелковистую мамину прядку, попросил:
— Ты напиши папе «спасибо», ладно?.. За Снежка. Его ведь папа подарил?
Мама поцеловала его и сказала:
— Ты угадал. Вернее, мы вместе: папа и я.
Женька вздохнул. Неужели Евгений Иванович и есть его настоящий папа?! В носу защипало. Хорошо девчонкам: реви, сколько хочешь…
Солнце торопливо спускалось в тайгу. И темнота, которая до этого пряталась на дне оврага, начала взбираться вверх по склонам, проглатывая кусты и деревья. Она уже тянулась к Женькиным ногам, обдавая их сырым и холодным дыханием.
Заиграл горн: «На линейку пора! На линейку пора!»
Нужно было возвращаться…
Женька пришел, когда все уже построились возле флага правильным четырехугольником. Светка Малышкина, их командир отряда, накинулась
— Ты что, Сергеев, выделываешься?! Тут рапорт сдавать надо, а он гуляет! Мы с ног сбились — тебя искали! Думали, что ты из лагеря сбежал. Говори, где был!
Строй рассыпался, и Женька увидел вокруг множество глаз, устремленных на него. Сгорая от любопытства, таращились малыши. Издали поглядывали воспитатели и вожатые.
«Все знают!» — пронеслось в голове. Женьке захотелось немедленно уйти, убежать из этой живой «клетки».
— Пустите!
Ребята неохотно расступились, и он прямо перед собой увидел Людмилу Петровну. Женька совсем не ожидал этого и окончательно смутился, растерялся. Людмила Петровна подошла к нему, положила на плечо руку и начала что-то говорить. Он плохо слышал и все старался отодвинуться от её руки, но это ему никак не удавалось.
Все смотрели на них. А Женька вдруг вспомнил, что у него сзади на рубашке дырка, прожженная угольком от костра, а голубая пилотка совсем побелела от солнца.
— Иди сюда, Евгения! — откуда-то из-за спины Людмила Петровна вытянула дочь. — Сейчас же извинись за свое свинство!
Но девчонка упиралась, выдергивала руку и смотрела на Женьку-раз прямо, не мигая.
— Я пойду, можно?.. — сказал Женька-раз и, спрятав руки в карманы поношенных шортов, ссутулившись сильнее обычного, побрел к даче.
— Мы приедем завтра! — услышал он. — Евгений Иванович тоже приедет! — но мальчик не обернулся. Только быстрее зашлепали тапочки и выше вскинулись худые плечи…
8.
В палате Женька достал из тумбочки заветную фотографию и принялся внимательно, словно впервые, разглядывать её.
Конечно, это был Евгений Иванович, только молодой, в летном шлеме. Он сидел на крыле самолета и улыбался, а внизу стояла мама и махала рукой. А на обороте круглым и красивым маминым почерком было написано: «Ни пуха, ни пера!» И другим, бегущим — наискось — «К черту!»
Эту фотографию Женька получил в больнице, когда заболел воспалением легких. Он лишь помнил, что в больницу его привезла «Скорая помощь», которая ужасно противно и громко визжала, а потом он долго, очень долго лежал на длинной узкой и жесткой кровати.
…Ему трудно поворачивать голову, и поэтому все кругом — и стены, и простыни, и тумбочка у кровати, и луна в окне — все сливается в бесконечное слепящее снежное поле. А он один. И хочется пить. Но снег — нельзя! Женька знает это. Он облизывает жаркие, в трещинках, губы и просит: «Пить… Пить…» И вдруг, закрывая белую, в пол-окна луну, летит красный самолет! Он садится прямо возле кровати, а из самолета выходит папа в шлеме со звездой и протягивает Женьке стакан с водой. А вода плещется, пузырьки поднимаются и лопаются на стенках — «буль-буль-буль!» Папа приподнимает Женькину голову и говорит ласково: «Пей сын! Пей, мой мальчик!» и улыбается. Женька тоже улыбается: «Ты пришел!.. Я ждал тебя…» — и никак не может разглядеть его лицо. Из-за Луны. Она очень ярко светит, прямо в глаза! «Прогони Луну, — просит он. — Я не вижу тебя…».