Жёнка
Шрифт:
Бер ушёл к Голубе на печь, и я слышала, как она плакала, шептала иногда что-то сквозь рыдания, ведь мою светёлку отделяет от них лишь занавеска в дверном проёме.
Сейчас мне было не до страхов Голубы. Зуб на зуб не попадал. Я уцепилась что было сил за лавку, стараясь унять дрожь. Не хочу казаться слабой. Я не позову мужа. Сейчас он большухе нужнее. Как же надоело его метание меж нами! Но я отогнала сии думки. Ещё не хватало начать думать, как Голуба.
Всю ночь я просидела на лавке у окна, накрывшись
Руки к утру затекли. Я попробовала подвигать ими да ничего не почувствовала. Заставила себя встать усилием воли, ноги "поплыли", и я просто упала, зацепив горшок с деревянными бусинами с подоконника. Веснянка с Враном столько времени потратили, чтобы выбрать их, отбирая из материнской корзины мелкие синие кругляшки, дабы нанизать нашей девочке ожерелье. А я всё рассыпала по полу...
Тело пронзила боль, отдаваясь тысячами иголочек. Я хотела скинуть с себя одеяло, но задуманное не вышло, лишь наступила себе на косу, причиняя ещё большее неудобство.
Так и лежала, боясь шелохнуться, когда услышала шаги. Бер вошёл в горницу - только он ступает так мягко, словно кот, не смотря на свой вес. Голову я повернуть не смогла.
Он присел рядом, попытался поднять.
– Да что ж вы все сговорились, что ли?
– а потом крикнул: - Голуба, ходь сюды!
Пока большуха шла, он меня уложил на лавку, стал мять руки, от чего боль усилилась.
Прибежала первая жёнка, он отдал наказ* растирать мне руки, сам взялся за ноги.
– Что, хворая она?
– столько недовольства звучало в её голосе.
– Ага, как и ты. Мороку много в голове. Сказать прямо не можете, что боязно в непогоду одною остаться. Она вчера тряслась от страха, когда её на улице встретил. Чего боишься?
– он глянул на меня.
– Грозы, молнии?
– я помотала головою. Только бы не сказал, что нашёл меня за оградою.
– Грома?
– кивнула.
– Так вместо того, чтоб попросить побыть с нею или проводить до светлицы, она к тебе отправила.
Голуба несколько успокоилась, лицо подобрело и даже слегка приняло виноватое выражение.
– Се я повинна...
– начала она.
– Так, - перебил муж.
– Всё, хорош мучить и себя, и меня. Я запрещаю думать, что свет вам не мил, как бы всё было, ежели да кабы.
Мне надоело слушать их речи, словно меня тут и не было.
Я встала с поддержкой, мне давали ходить, через боль, дабы разогнать кровушку по телу.
– Дождя не было, и, судя по небу, в ближайшие дни не будет, - сказал Бер, собираясь уходить.
– Голуба, ты на хозяйстве. Пойду, погляжу урон. Коли срочного чего нет, мы забираем детей и идём сеять озимые.
Большуха кивнула и пошла собирать завтрак, а я стала приводить себя в порядок.
Вышла по двор, оглядела огород. Кое-где пообрывало листья с кустов, но оставленные
Я успела вчера все грядки дополоть и вовремя урожай собрать с малышами. После ночного урагана что вообще осталось на деревьях? Кабы кровлю чинить не довелось.
Вчера огурцы все перемыли, сегодня надо бы засолить.
Пришёл Бер, рассказывая о том, как обошёл участок, по селу прогулялся да на поле с яровыми сходил. Всё не так плачевно, как казалось на первый взгляд. Гроза была, да наше село обошла стороною, молния ударила в сухое дерево далеко от хлебов да пожара не было. Ветер потрепал деревья, кустарники же почти не тронул. У кого-то сломал недобротный забор, как Бер выразился.
Завтрак прошёл в напряжённом молчании. Я вышла с детьми во двор, а муж задержался в доме с Голубой. Спустя пару минут он появился на крыльце и пошёл со старшеньким запрягать лошадь в телегу.
Ехали мы довольно быстро, потому что много времени провозились со мною.
Бер рассказал детям о вреде молнии, про то, что гром опасен лишь вставшей на дыбы от резкого звука лошадью, когда ты верхом на ней мчишься. Понятно, ради кого он старается. Я знаю, а со страхом ничего поделать не могу. Бер глянул на меня, а я пожала плечами. Он кивнул. Неужто понял?
Остальную дорогу я развлекала детей сказками, а ещё мы считали с ними деревья. Некоторые из них были вывернуты с корнями, кое-какие с поломанными ветвями, встречались и нетронутые, были и целиком облетевшие.
Хоть и сейчас и утро, но солнышко уже припекало. Вот бы маленький прохладный ветерок обдул нас. Но природа осталась глуха к моим невысказанным желаниям.
Незаметно добрались до дальнего поля. Поклонилися, здравия Земле-матушке пожелали, попросили, чтобы прижилася рожь да убереглася от ненастия.
Сеяли мы, выстроившись рядком. Поле было большое в несколько десятин*. Раскидывали рожь из решета, висящего через плечо. И даже у младшеньких были маленькие сеялки. Они так старательно набирали горсточки семян и размашистым движением ударяли зёрна о решето, повторяя за нами, дабы разлетались семена в разные стороны. На се было умильно глядеть, жаль, что некогда.
Я затягивала песню, а дети мне вторили. Бер же о чём-то думал, иногда морща лоб, отмечала я краем глаза, переступая через комья рыхлой земли.
Мы сошлись ненадолго, наполняя опустевшее решето, и я быстро, волнуясь, как бы не перебил кто, заговорила об укреплениях. Муж кивнул и вновь погрузился в думы. Хух, сказала ему, можно выдохнуть спокойно.
Голуба приносила поесть, забрала Врана с собою, всё же маленький ещё и ему днём сон требуется, хоть он и старался казаться большим, да видно было, как притомился.